Бежецкий кивнул всем присутствующим, четко повернулся и сошел с возвышения.
Репортеры, видавшие в своей жизни многое, молчали, как будто пораженные громом. В гробовой тишине, прерываемой только гудением трансформаторов телевизионных камер, в которой, казалось, можно было бы услышать звук упавшей иголки, ротмистр пересек зал и направился к дверям. Однако покинуть его ему было не суждено…
Дверь студии распахнулась, и на пороге возник всклокоченный лысоватый субъект с дико блуждающими глазами, в замызганном бесформенном одеянии, представляющем нечто среднее между маскировочным плащом и античной хламидой. Увидев идущего прямо на него Бежецкого, странный тип, в котором внимательный человек непременно узнал бы изрядно осунувшегося Илью Евдокимовича Колосова, с нечленораздельным воплем выхватил из недр своей невообразимой туники огромный пистолет-пулемет и под визг ошалевших от ужаса дам-журналисток открыл огонь. Выпущенные практически в упор крупнокалиберные пули опрокинули ротмистра навзничь…
— Встречаются два еврея. “Слушай-таки сюда, Абрам! Я вчера так смеялся! Я вчера так смеялся! Я шел вечером мимо твоего дома, у тебя были окна не завешены, и я видел, как ты, совсем голый, бегал за своей Цилей. Я так смеялся! Ты не поверишь, Абрам!” — “Ты хочешь посмеяться еще больше, Хаим?” — “Ну?” — “Так это был не я”.
Владимир заходится диким хохотом, откидываясь на койке так, что голова ударяется о стену.
— Разве не смешно, господа? Хотите еще анекдотец…
Господа молчат и не смеются… Да и кому смеяться над анекдотами штаб-ротмистра, если он в комнате совершенно один?
Однако вечер анекдотов продолжается:
“Каждое утро к газетному киоску подходит старый еврей, берет свежую газету, смотрит на первую страницу и кладет газету обратно. И так изо дня в день. Наконец киоскер не выдерживает и спрашивает: “Почему это вы каждый день смотрите газету, не покупаете, а кладете обратно?…”
Если бы не неиссякаемый запас анекдотов, побасенок, песен, в конце концов Владимир давно бы уже сошел с ума. Впрочем, до этого осталось совсем немного: он как раз поймал себя на том, что киоскер спрашивает старого еврея о газете уже не один десяток раз подряд, а тот почему-то не отвечает. Может, его тоже нет?
Сколько времени он находится здесь, сначала в роскошной палате, ничем не стесненный, потом — в запертой, а под конец — в этом постоянно освещенном глухом кубе пять на пять шагов, Бекбулатов не знал. Сначала, после того как очухался от послеоперационного наркоза, ему было не до подсчета дней: на смену обычным временам суток пришли периоды сводящей с ума боли, чередующиеся блаженным забытьем после спасительного укола. Мало-помалу боль иссякла, уколы — тоже…
Владимир зажил как настоящий сибарит, благо добродушный лысоватый доктор уверил, что в Петербурге все в курсе и скоро лучший друг и начальник Александр Павлович Бежецкий его отсюда заберет самолично.
— А что вы хотели, батенька? Недолечившись, сбежали из больницы, занимались черт-те знает чем и где, ребра свои переломанные не берегли совсем…
Доигрались, дорогой мой, до абсцесса! Еще чуть-чуть — и финита ля комедиа! Спасибо, патрульные подобрали вас и доставили к нам…
“А-а, патруль, это, видимо, те трое на трассе… Еще бы не подобрали! Сначала чуть в могилу не вогнали… Спасители х…!”
Мысли как-то не складывались, путались постоянно, цеплялись одна за другую, рвались… Обрывки одних воспоминаний наползали на другие, тут же перебивались третьими… С любезным доктором спорить совершенно не хотелось, хотелось во всем соглашаться, доверять ему как лучшему другу, как Саше… Больше всего беспокоило чувство, что он что-то забыл, причем что-то такое, что просто необходимо вспомнить, иначе… Что иначе? Почему? Непонятно…
Воля, общение с симпатичными и безотказными сестрами милосердия, прогулки на природе — все прекратилось как-то само собой. Почему его перевели вдруг на “стойловое содержание”, Владимир так и не понял.
Палата резко уменьшилась в размере, на окнах, чуть ли не постоянно зашторенных, появилась частая решетка между стеклами, посещения “сестричек” прекратились. Однако на смену им пришли наконец настоящие воспоминания. Причем сразу большими фрагментами, связные и четкие.
