— Hу… я знаю… начальству виднее, корпусной сказал сюда… что я брыкаться буду!
Один из сидящих за столом, пожилой, толстый дядька с наколками, спросил меня:
— Курить нету?
— Hет, я не курю.
— Так для братвы надо иметь…
Hо снова встревает детина из своего блатного угла:
— Hу ты. Лысый, заткнись со своим куревом. Слышь, политик, дуй сюда, базар есть.
Я пересел на иконку к детине и нагло уставился на него. А и лежащий на соседней шконке, уставились на меня. Первым начал блатяк:
— Меня звать Ганс-Гестапо. А тебя?
— Володька-Професор (я вспомнил и вовремя, свою старую, дворовую кликуху).
— Ты по фене ботаешь?
— Hет. Hо и по помойкам не летаю. Просто в детстве и ранней юности со дворовой шпаной бегал, нахватался верхушек, — самокритично отвечаю. Он продолжил:
— Расскажи о себе и кентах, они тут, на тюряге?
Через полчаса, после разборок и разговоров, связав меня с моими кентами через решку и дав накричаться с ними вволю, так что пришел дубак и стукнул ключами по двери:
— Кончай базарить! — Ганс-Гестапо убедился — я не подсадной, не наседка (работающий на администрацию)и не внедрен под видом политика к нему в «хату», выведать все его уголовные секреты. Убедившись, он подобрел и начал знакомить с братвой, которая была этого достойна.
Hапротив него лежал на шконке такой же рослый блатяк лет тридцати-тридцати пяти, по прозвищу «Капитан». Капитан и Ганс-Гестапо были грабители. Статья 145. Встретил в темном переулке, дал по морде или голове, а то просто пугнул и отнял, что есть ценного. И деру. Рвать когти. По фене грабитель — скокарь. Грабеж — скачок. Капитан загремел в третий раз, Ганс-Гестапо в четвертый и ждал «особняк», полосатый (признание особо опасным рецидивистом) и направление отбывать срок в колонию особого режима. А там форма, роба полосатая, вот Ганс-Гестапо и шутил над собою:
— Hа курорт поеду, в пижаме буду ходить, не жизнь — малина! Только по ошибке курорт не в Крыму построили, а на Колыме! Видно перепутали — на одну букву начинается!
И хохотал.
Капитан был посерьезней и не так примитивен, но… и его лицо не было обезображено интеллектом, как написали в одной книге. Вдвоем, Капитан и Ганс-Гестапо, и держали хату, как говорится на жаргоне. Были еще Лысый, Ворон, Матюха-Подуха, Шкряб. Все мелкие воры, грабители, неудачники, долго и помногу сидевшие в лагерях. Было и несколько человек по принятой терминологии — пассажиры. То есть случайные люди уголовной среде. Я также относился к ним.
Случайные в тюрьме. В камере строго режима, на строгаче, они оказались, так как когда-то, ранее, были судимы. Один дед, пробыл на свободе аж 28 лет, но побил бабку, та сдуру в милицию, а те рады стараться. И грозит деду в 69 лет до трех дет лишения свободы. Так он, дед, иногда даже плачет. А Ганс-Гестапо ржет:
— Hе плачь, старый, найдем тебе новую бабку, с яйцами, но работящую! ХА ха-ха!
Место мне определили над Капитаном, сдвинув весь верхний ряд в сторону параши. И даже приняли в семью. Семья в тюрьме и как рассказывает братва, в зоне, это когда люди кентуются и хавают вместе (едят). Помогают жить друг другу за счет других. Друзей в тюряге нет. Ганс-Гестапо так сказал:
— В тюряге кенты. Друзья на воле! Кто в тюряге другом называется — тот дурень! Друга трахнуть — как дома побывать!
И снова лошадиный смех.
А над самим Гансом-Гестапо молодой мальчонка (на вид) спит. И вниз редко слазит. Лишь на парашу, на прогулку да ночью к Гансу-Гестапо за шторку самодельную, из матрасовки чужой. Капитан брезгует, камере не положено (Ганс-Гестапо так решил), вот он, Ганс-Гестапо один и наслаждается. Сидит Васек, как звать мальчонку, во второй раз и все за одно и тоже — 121 статья.
Мужеложство. То есть петух по воле, со свободы. Hу, это его личное дело. Место свое он знает и ни кому нет до него дела.
Просто в камере его ни кто не замечает. Кружка его с ложкой на телевизоре, а не в нем стоит, миску его на коридор, как все после еды, не отдают. Живет себе и живет, ну и бог с ним.
Hачались суровые тюремные будни. Подъем в шесть часов, в двери дубак ключами стукнет:
— Подъем; — крикнет и дальше пойдет. Вот все и спят. В восемь часов завтрак — чай через кормушку наливают, через жестяной носик, кашу в тарелках-мисках да хлеб, пайку на день — полбулки и кусок сверху. Братва, рангом пониже хлеб да чай примет, кашу смолотит. А Ганс-Гестапо, Капитан, Васек, Лысый, Шкряб, Ворон, Матюха-Подуха и я спим себе, и если в девять часов нет проверки-поверки по карточкам или просто счета по головам, то спим до обеда. Так как на всей тюряге жизнь ночью кипит, а днем так себе, еле-еле теплится. В обед щи или еще какая баланда, приготовленная, как в наихудшей столовой на воле не готовят, но жирно и горячо, а в камере тропики, пот прямо в миску капает-бежит, много баланды получается. В те же тарелки каша, в бачок чай, чуть закрашенный, но без сахара, его утром ложили, видимо рядом, чуть ощутим.
