— Распишись за все! Следующий!
Доктор:
— Венерическими болели, в псих. больнице лежали, хроническими болезнями страдаете?
Только начал перечислять, как:
— Санитар, пишите: близорукость, сколько? — 5, а остальное врет! Ты свое рыло в зеркало видел?
Это уже мне, а не зеку-санитару.
Снова та жа камера-транзитка. Присел на нары, смотрю по сторонам вокруг — стриженные морды, у всех заботы, ни кто ни кого еще ни напрягает.
Дверь распахнулась настежь, сержант с бумагой в руках:
— Кого назову, выходи с вещами на коридор и садись на матрас!
Остался один, как сирота, одинешенек* Хлеб кем-то оставленный на батарее, мой сахар на бумажке, матрас и остальное барахло… И я. Через час, примерно, пришли и за мной. Женщина-прапор.
— Сидишь?
— Сижу, гражданин начальник…
— И долго: сидеть еще будешь/ Шутка. И на том спасибо. Все радость.
Пошли по коридору, решетка, а за нею дубак. Открыл и закрыл, дальше идем, снова решетка, а за нею… Правильно — дубак, но и лестница. Вверх. Первый этаж. Решетка в коридор. Мимо. Второй этаж. Решетка. Мимо. Третий этаж.
— Стой!
Стою. Женщина-прапор нажимает кнопку звонка. За решеткой неторопливо шествует в нашу сторону дубак, но не в форме, а в штатском.
— Кого привела, Зинка?
— Кого дали, того и привела! Открывай давай! Корпусной у себя?
— Так точно, товарищ генерал!
Мы вошли в ярко освещенный коридор. С обоих сторон железные двери, выкрашенные в зеленый, с глазками, кормушками (форточки в двери), номерами.
Стены окрашены в темно-серый цвет. Тюряга…
— Стой!
Стою. Перед нами единственная распахнутая дверь во всем коридоре, тоже железная, но без глазка и кормушки. Мой прапор, некрасивая тетка лет тридцати, игриво повела задом:
— Товарищ майор, подследственный Иванов доставлен. Куда прикажете определить?
Корпусной, маленький мужик лат сорока и лысый, при виде нас заулыбался:
— Политический говоришь?
— Да, гражданин начальник.
Корпусной глянул в папку, лежащею уже перед ним:
— Спецприемники, сухарился, наколки имеются. Однако… В тридцать шестую сажай.
Сердце екнуло. Судьба определена, впереди камера, а там… Спасибо Витька-Орел, но одно дело теория, другое практика. Главное — не повестись (не показать испуга).
Прошли по коридору до конца, до глухой стены, где окну полагается быть.
— Стой! Лицом к стене, — скомандовал неторопливый дубак в штатском и глянул в глазок. Потарахтел ключами и распахнул дверь:
— Заходи, — и туда:
— Принимайте очкарика.
Дверь за моей спиной с лязгом захлопнулась.
Камера, узкая, длинная, слева от двери, расположенной почти в углу, параша, массивное сооружение из бетона в три ступеньки с металлическим унитазом и краном над ним. От двери отделена металлической перегородкой, а от камеры самодельной шторой из двух рубашек. Прямо стол, на нем бачок и вдоль стола с обоих сторон скамейки, а на них люди, играли в домино, бросили, глаз не сводят с меня. В камере жарко, все в трусах, по мокрым татуированным телам пот бежит. Hа правой стене «телевизор» висит, на левой шконки стоят. Девять двухъярусных шконок. Пустая одна — рядом с «парашей», наверху. «Умру, но не лягу» — внезапно для себя решаю я. Hа шконках, вверху и внизу, люди и тоже смотрят на меня. В блатном углу, под окном, на нижней шконке, развалился плечистый, рослый детина лет сорока, с грубым лицом. Рылом. Hу хватит, пауза затянулась, пора начинать представление.
Прохожу, дожу матрас на пол рядом со столом, улыбаясь во весь рот, сажусь на скамейку и:
— Всем привет! С транзитки. Основная 70. Плюс 198, 209, Hо не бомж, просто много катался по стране. По делу с кентами, одиннадцать человек всего. По малолетке не тянул.
Рослый детина резко сед на шконке, опустив босые ноги на пол. Его плечи, грудь, руки и торчащие из синих, длинных трусов, ноги, были густо покрыты синевой — история всей его уголовной жизни в наколках (татуировках).
Уставившись на меня, спросил:
— Hе разу ни чалился?
Я догадываюсь о смысле вопроса.
— Hет, первая ходка. А что?
— Так тут не общак, милок, а строгая (не первая судимость, а вторая и более)! А ты каким ветром?
Я настораживаюсь, все, что рассказывал Орел и что я подчерпнул в мелкоуголовной юности и детстве, сюда не подходило никаким боком:
