На ходатайство последовал отказ, и в Перу был послан в качестве полномочного комиссара хитрый, умный и энергичный монах Педро де-ла-Гаско. Ему удалось склонить на свою сторону флот и широкими обещаниями привлечь большую часть колонистов. Постепенно вокруг него собрались значительные вооруженные силы. Когда Гонзало отказался сложить губернаторское звание, началась длительная война. Она закончилась в 1548 году битвой при Хакихагуане. Битвы, в сущности, и не было: в самом начале сражения большая часть солдат Гонзало перешла на сторону противника, и самозваный губернатор сдался на волю победителя. Его немедленно судили и приговорили к обезглавлению.
Во время ареста и перед казнью он остался верен себе и лег под топор таким же надменным, спокойным и мужественным, каким он был в течение всей своей жизни. Династия Пизарро потеряла последнего своего представителя. Малолетний сын Франсиско Пизарро умер, а Эрнандо Пизарро прочно засел в тюрьме и вышел оттуда стариком, неспособным ни к борьбе, ни к интригам.
«Умиротворение» страны было завершено, и вплоть до эпохи революционных войн, закончившихся провозглашением независимости (1821 год), Перу оставался верноподданной колонией испанской короны, а Лима — главным центром всех американских колоний Испании. В стране воцарилось относительное спокойствие — спокойствие сытости наверху и спокойствие отчаяния внизу.
В судьбе Перу были заинтересованы не только пизарристы, альмагристы и испанский король, но и десятимиллионная масса перуанского народа. С ней никто не советовался, ее никто не спрашивал. Ею только управляли и распоряжались, как подъяремным скотом.
Как же сложилась жизнь этого народа после окончательного укрепления власти завоевателей?
Если бы в половине шестнадцатого столетия умного испанца спросили, как живут покоренные индейцы, он ответил бы: «Поезжайте на Потоси — и увидите».
Что такое Потоси? На одной из самых высоких точек андской горной цепи, на семнадцатом градусе южной широты и шестьдесят третьем градусе западной долготы по Гринвичскому меридиану, возвышается темная громада в четыре тысячи пятьсот метров высоты, настолько правильной конической формы, что кажется выточенной на токарном станке. На склонах ее не видно зелени. Сухая, бесплодная, темно-бурого, почти черного цвета, она словно поджарена на сковородке и всем видом своим нагоняет тоску. По доброй воле здесь, кажется, не поселился бы ни один человек. Ни одна хижина, ни один шалаш не оживляли раньше ее унылого однообразия. Но в 1543 году соратники Пизарро открыли на Потоси серебро, и на неприютной громаде закипела жизнь. Несмотря на безводье и зной, таящееся в ее недрах богатство привлекло тысячи людей всех рас и народностей, и вековая тишина сменилась шумом и суетой неустанного, ни день, ни ночь не прекращающегося труда.
В 1545 году склоны Потоси были уже пробуравлены сотнями черных дыр и напоминали гнезда горных пчел. Эти дыры — входы в рудники. Вокруг, на подошве горы, рассеялись большие и маленькие поселки. Здесь живут индейцы, «свободные вассалы его величества», пробивающие киркой горные недра и выносящие оттуда на собственных спинах драгоценный груз. Скоро и на всех прилегающих холмах тоже появились люди, и словом «Потоси» стали называть целый округ, имя которого звучит райской музыкой в ушах испанца и нагоняет ужас на туземца.
Ночью гора — сказка. На ее верхушке и на гребнях соседних холмов загораются тысячи огней, сверкающих, словно праздничная иллюминация. Это плавильные печи, отопляемые древесным углем. Ручные раздувальные мехи заменены здесь ветром, с большой силой дующим на высотах, — способ, которым с незапамятных времен пользовались индейцы и который теперь пущен в ход испанцами. Когда сюда пригоняют обитателей жарких областей — вопреки закону, но с согласия властей — и ледяной вихрь начинает гулять по их полуобнаженным спинам, они заболевают, валятся, умирают тысячами и сейчас же заменяются новыми, которым через неделю-другую предстоит та же участь. Изо дня в день по ведущим на Потоси дорогам тянутся под конвоем солдат отряды индейцев. Их спины иссечены, в глазах застыл ужас и ожидание неминуемой смерти. Они обречены. Обречены их дети, обречены их внуки. Эта проклятая гора для них могила. Кроме истязаний, побоев, голода и болезней, они не встретят здесь ничего. Но зато руки их будут работать не отдыхая, спины будут носить руду не разгибаясь, и горы серебра будут расти с непостижимой, сказочной быстротой.
