– Ну, что? Не раздумал провожать меня, кавалер? – насмешливо спросила всадница.
– Не раздумал.
– Тогда идем.
Вскоре трущобы остались позади. Теперь улицы блестели чистотой. Дома украсились яркими магическими огнями. По мостовым то и дело проносились нарядные, подсвеченные мерцающим порошком экипажи. Наездники-лючины на обычных, нелетающих лошадях хвастались сияющим в ночи разноцветным волшебным напылением всевозможных оттенков. Среди пестрой разряженной толпы время от времени мелькали всадники-джигли – в простой черной, как сама ночь, одежде. Ни огромных изумрудов, украшающих камзолы или платья, ни блеска дорогущих бриллиантов, тем не менее перед ними почтительно расступались даже богатейшие из горожан.
– Все. Дальше я доберусь сама.
Всадница сбросила грубый плащ прямо на мостовую. Под ним оказалась типичная одежда женщины-джигли: облегающий бархатный темно-синий жакет, узкие, в обтяжку, кожаные брюки и высокие, до колен сапоги. Мюрр невольно залюбовался ею. Огира знала, что эффектно смотрится в своем костюме. И хотя всадница, принадлежащая к высшему кругу, давно привыкла к подобному вниманию, ей почему-то было особенно приятно, что этот неотесанный провинциал смотрит на нее именно так. Женщина подарила спутнику царственную улыбку и решительно окликнула своего кунгура:
– Ралона!
Через мгновение ей в плечо уткнулась черная морда кобылицы. Огира ласково похлопала ее по теплой смоляной шее, привычно собрала в кулак часть гривы, вдела ногу в стремя, одним махом взлетела в седло и оглянулась через плечо на лючина:
– Прощай!
– Погоди!
Он сделал шаг вперед, но кобыла тотчас повернула к нему морду и предостерегающе обнажила огромные черные зубы. Мюрр отшатнулся. Огира успокаивающе потрепала Ралону по загривку:
– Тихо, девочка. Он… свой. Хороший. «По крайней мере, неплохой», – поправилась она про себя, а вслух спросила: – Чего?
– Если вдруг тебе понадобится помощь…
– Я найду тебя, – пообещала Огира, подумав, что простой наивный провинциал вряд ли сможет помочь в изощренных дворцовых интригах. – Прощай, Люгвин!
Не дожидаясь ответа, она пришпорила кунгура и затерялась в яркой толпе горожан.
На следующий день, или, правильнее сказать, на следующий сумрак, Мюрр вместе с другими горожанами стоял на Судной площади в ожидании предстоящей урудии – церемонии, которая превращала джигли в даифа, аристократа в раба. На этот раз урудия собрала рекордное количество зрителей, ведь позору должен был подвергнуться не просто джигли, а главнокомандующий Империи, генерал Алир-ари.
По дороге на площадь Мюрр успел наслушаться множество историй из жизни прославленного воина. Рассказывали, что Алир-ари стал одним из самых молодых генералов за всю историю Лунного мира – свое высокое звание он получил в неполные тридцать лет, причем исключительно за военные заслуги. Именно он сумел победить дикие валанские племена и присоединил их богатые самоцветами земли к Великой Империи. Правящий император, в прошлом и сам талантливый полководец, полгода назад покинул пост главнокомандующего по состоянию здоровья, назначив вместо себя Алира. Это сильно задело чувства Фейра, сына императора. Сынок не отличался полководческими талантами, зато был непомерно тщеславен. То, что такой престижный пост достался его ровеснику, причем даже не родственнику, взбесило наследника престола. Но император пренебрег доводами сына, поставив на первое место благо страны. Нетрудно догадаться, что Фейр-ари затаил злобу и на отца, и на Алира.
– Немудрено, что в гибели кунгура мужа Огира обвиняла не кого-нибудь, а сына императора, – тихонько бормотал себе под нос Мюрр, стоя на площади среди пестрой толпы зрителей. – Фейр вполне мог таким изощренным способом устранить генерала… Но тогда следует признать, что он очень опасный противник. Мог же подослать убийцу к самому Алиру. Но нет! Ему захотелось увидеть не смерть соперника, а его позор, бесчестье. М-да… Насколько я разобрался в местных обычаях, бедняге Алиру уже не помочь. Даже если неопровержимо доказать, что именно Фейр виновен в гибели кунгура, это не спасет мужа Огиры от участи даифа…
