Мюрр торопливо склонился над ней. Он знал, что ему по силам удержать ее на самом краешке небытия и выдернуть обратно. В свое время он вволю натренировался делать это на Эрберте.
– Не бойся, я спасу тебя, – прошептал Мюрр, гладя девушку по спутанным, чуть влажным от предсмертной испарины волосам.
Она через силу улыбнулась в ответ:
– И ты не бойся… Утром… я… вернусь…
Ее слова показались Мюрру бредом. Он отмахнулся от них и крепко уцепился за видимые ему одному тоненькие ниточки ее уходящей души. Он знал, что если завязать узелок вот здесь, и здесь… и здесь… а потом закрепить их вот так, то…
Ронна закашлялась и села, недоуменно оглядываясь по сторонам.
– Не бойся, ты больше не умрешь. – Мюрр снова погладил ее по волосам. Ощущения оказались приятные, словно он гладил шелк.
…Из шелка были платья матери, и Мюрр, будучи ребенком, однажды целых восемь ударов сердца держался за ее подол, пока она не заметила и сердито не оттолкнула его ручонку прочь…
– Ты не умрешь, Ронна, – повторил Мюрр.
Она удивленно взглянула на него.
– Конечно же, умру, Господин. На следующую же ночь.
– Ты можешь называть меня по имени.
– Н-нет, Господин. Всевластный запретил строго-настрого… и…
– Тогда не надо! – Мюрр вспомнил участь Костаса и содрогнулся. – А поговорить мы можем? Просто поговорить? Хоть немного, а?
Девушка обвела нерешительным взглядом мертвые тела подруг.
– Они ничего не узнают, клянусь! – поспешил заверить ее Мюрр.
Они проговорили всю ночь. Ронна поведала ему про трагги и их загадочное проклятие еженощной смерти. Рассказала о Несуществующих мирах. Наплевав на запрет, рассказала про амечи и дейвов, и много-много еще чего. И это была первая из череды самых счастливых ночей в жизни Мюрра…
Утром они вели себя так, словно и не было тайного ночного разговора. На всякий случай Мюрр ушел на весь день из дому и бродил среди душистых зарослей отлипа, отчего у него сладко кружилась голова – запах этих широколистных деревьев дурманил почище иного вина. Раньше он очень редко забредал сюда. Мюрр не любил зыбкое, ускользающее чувство опьянения, когда разум перестает подчиняться тебе. Повелитель Холода предпочитал сохранять ясность рассудка. Но сегодня… Ему хотелось праздника. Хотелось смеяться без причины, забыть равнодушие матери, жестокосердие отца, гибель Костаса и собственную, незавидную участь пленника.
Выйдя из зарослей отлипа, Мюрр случайно наткнулся на незамеченное им ранее селение сюрров – ящеры хоть и не отличались умом, но быстро смекнули, что страшный Сын Бога не любит бывать в дурманящем лесу, а значит, именно здесь для них самое безопасное место.
Завидя Мюрра, ящеры распластались перед ним ниц, подвывая от страха в ожидании неминуемой смерти, но он лишь отмахнулся и пошел прочь – на душе у него было легко и ему не хотелось убивать.
Домой он вернулся под вечер. Ни слова не говоря, растянулся на своем лежаке, а сам исподтишка наблюдал, как девушки-трагги устраиваются в углу на циновках, готовясь к обязательной смерти.
Мюрр видел, как оцепенение охватило одну из трагги. Ждал, когда тоже произойдет со второй, и тогда он сможет подойти к Ронне и снова удержать ее на краю. И впереди у них будет еще одна чудесная ночь общения.
Мюрр ждал, но вторая девушка все не умирала, а глаза Ронны уже затуманились смертью. Повелитель Холода запаниковал – еще миг, и даже его силы не хватит, чтобы вернуть ее!
Наплевав на скрытность, он бросился к Ронне. Присел на корточки, перехватив изумленный взгляд не желавшей умирать трагги, и уцепился за одному ему видимые узелки жизни Ронны. А когда она села, приходя в себя, Мюрр быстро наклонился над излишне любопытной трагги и прикоснулся рукой к ее груди. Трагги затихла.
– Она все видела? – спросила Ронна.
– Да, – кивнул Мюрр.
– Она расскажет Всевластному! Обязательно выдаст меня, когда проснется!
– Она больше не проснется, – покачал головой Мюрр.
– Не проснется? – Ронна удивленно посмотрела на него. Поняла. Помолчала, опустив голову, а потом тихо сказала: – Что ж… Трагги не всегда просыпаются.
– Ты расстроена?
– Н-нет. Нет… Я рада, что у меня есть такой… друг, как ты, Мюрр.
