Человек-гора не стал брать ее в руки. Он наклонил свою коническую голову и внимательно ощупал взглядом все выступы, бугорки и изгибы Чаши. Осмотр длился минуты три, но к Чаше Валентинов так и не притронулся.
— Забавно, — изрек наконец толстяк.
Он откинулся на спинку своего дубового сиденья и довольно потер подушкообразные ладони.
— Очень забавно, Ким. Вы это, случаем, не сами сделали?
— Сам, — сказал я. — В гараже, на токарном станке. Он снова расхохотался. Шмыгнул громадным носом.
— Похоже, вы знаете, очень похоже. А вот на Грааль — вы уж простите великодушно, — совершенно не похоже. Во-первых, Грааль сделан из золота. Во-вторых, инкрустирован драгоценными камнями. В-третьих…
— Вы его видели, Эдуард Юрьевич? — перебил я его. Он недоуменно на меня уставился.
— Грааль, спрашиваю, видели? Нет? Откуда же такая уверенность?
— Потому что есть описания, — рявкнул он. — И ваше, прошу прощения, судно под них абсолютно не подходит!
Он выпростал из складок халата толстую, как бревно, лапу и схватил Чашу за ножку. Возможно, собираясь швырнуть ее мне в голову.
Не швырнул. Замер и с изумлением уставился на зажатую в жирном кулаке Чашу.
— О! — сказал он. — Ого!
Я усмехнулся. Он бережно обхватил Грааль второй лапой и нежно погладил. На блиноподобном лице его было крупными буквами написано слово «кайф».
Через минуту все кончилось.
— Это что, — строго спросил толстяк, вращая Чашу в руках. — Какой-нибудь фокус?
Я пожал плечами.
— Это ее свойство. Необъяснимое, я думаю.
— Олег, — позвал коллекционер, — подойди сюда.
Человек, похожий на поэта Брюсова, подошел и остановился перед Валентиновым. Тот неохотно протянул ему Грааль.
— Ну-ка, подержи.
Олег осторожно принял Чашу. Если он что-то и почувствовал, то по его лицу судить об этом было невозможно.
— Ощущаешь что-нибудь? — с беспокойством спросил толстяк. Олег поставил Грааль на стол — как мне показалось, с облегчением.
— Да, что-то есть, — сказал он и вдруг с интересом взглянул на меня. — Ким, а эта штука случайно не радиоактивна?
Как ни странно, такая простая мысль почему-то не приходила мне в голову. Я, однако, не стал показывать свою неосведомленность и твердо сказал:
— Нет.
Ответ, казалось, удовлетворил Валентинова. Он сложил на колышущемся студне живота свои бесформенные руки и обратил на меня свой благосклонный взгляд.
— Что ж, — проговорил он. — Оригинальная штучка, Ким. Сколько ей лет, по-вашему?
— Как минимум шесть тысяч, — ответил я. — Но, скорее всего, она гораздо древнее.
— Шумеры, что ли? — фыркнул Валентинов. Я пожал плечами.
— Может, и шумеры. А может, неизвестная нам цивилизация.
— А у вас она откуда? — как бы между делом поинтересовался толстяк. — Точнее, у человека, интересы которого вы здесь представляете?
Сказано это было не без сарказма, но я сделал вид, что ничего не заметил.
— Скажем, досталась в наследство. До этого она много веков хранилась в забытом Богом ламаистском храме где-то в Центральной Азии.
Он вдруг необычайно оживился.
— Ах-х, в Азии… Значит, правда то, что катары, спасаясь от карателей де Монфора, унесли ее на восток… Люди Гиммлера искали ее в замках Южной Франции, а она лежала в каком-то грязном азиатском капище… Хваленое «Анненербе»! — хмыкнул он и вдруг осекся. — Однако же все это не существенно, юноша. Как я понимаю, вы хотите мне ее впарить?
— Нет, — терпеливо ответил я. — Не впарить, а поменять на ваш арбалет. Нефритовый Змей. Я понимаю, что обмен совершенно неравноценный…
— Вот именно, — перебил меня Валентинов. — Нефритовый Змей — уникальный артефакт, прошедший серьезную экспертизу — и не одну, заметьте! А вы мне предлагаете за него какую-то сомнительную поделку кружка «очумелые ручки», вся ценность которой в том, что материал, из которого она изготовлена, обладает странными тактильными свойствами…
— Вы же профессионал, Эдуард Юрьевич, — сказал я с легким упреком. — Вы же не можете не понимать, что на любом международном аукционе — к примеру, на Сотбисе — легендарный Грааль стоил бы не один миллион — фунтов стерлингов, разумеется. А сколько могла бы дать за него небезызвестная галерея Гуггенхайма, например, я вообще затрудняюсь предположить…
