Колдунов охватил трепет.
– Нет же, – сказал колдун, который утверждал, что Малигрис бессмертен. – Ибо как такое могло случиться? Двери его дворца сегодня вечером были открыты, и служители морского бога, неся жемчуг и пурпурную краску, шли к Малигрису, который восседал на своем высоком троне из слоновой кости. Он принял дары холодно, не проронив ни звука, как и всегда. Его слуги, наполовину люди, наполовину обезьяны, молча унесли дань.
– Этой самой ночью, – продолжал первый колдун, – я видел неизменные огни в мрачном замке, которые горели над городом, словно глаза Таруна – бога зла. И слуги замок не покинули, как они сделали бы в случае смерти мага – люди бы услышали их вой и плач.
– Да, этим бы людей и обманули, – согласился Гадерион. – Ведь Малигрис всегда был гением притворства и обмана. Но среди нас есть один, кто может увидеть правду. Это Маранапион. Сейчас он с помощью глаза циклопа разыскивает своего заклятого врага – Малигриса.
Тут Маранапион вздрогнул и вышел из транса. Он поднял взгляд блестящих глаз на Гадериона, но взгляд его был непроницаем.
– Я видел Малигриса, – сказал он, поворачиваясь к колдунам. – Много раз я наблюдал за ним таким образом, думая узнать какие-нибудь секреты его волшебства. Я следил за ним в полдень, вечером на закате, беспросветной тоскливой ночью… Он всегда сидит на огромном троне из слоновой кости в высоком зале своего замка, будто медитируя. Его руки всегда цепко держатся за подлокотники, немигающие глаза его все время смотрят сквозь оконное стекло на небеса, где появляются лишь звезды и облака. Таким он остается уже тринадцать месяцев. И каждый день его чудовищные слуги приносят ему еду и питье, а через некоторое время уносят все нетронутое. Я никогда не видел ни малейшего движения его губ или тела. Вот почему я полагаю, что Малигрис мертв, а гниению и разложению он не подвластен благодаря огромной силе своей черной магии. И хотя сейчас он мертв, его могущество страшной грозовой тучей висит над Посейдонисом.
Опять подземелье погрузилось в безмолвие.
Почти незаметное выражение торжества появилось на лице Гадериона, ведь он хотел освободиться от власти Малигриса.
Среди двенадцати колдунов не было никого, кто желал бы верховному магу добра или не боялся бы его, и поэтому они восприняли сообщение о смерти владыки всех королей и колдунов радостно, но все же с недоверием. Некоторые сомневались, полагая, что Маранапион ошибается, а благоговейный страх перед верховным магом отражался, как в темных зеркалах, на лицах всех двенадцати колдунов. Маранапион, который ненавидел Малигриса больше остальных, так как последний своей магической силой и колдовским искусством превосходил его, стоял в стороне с непроницаемым выражением лица.
Король Гадерион внезапно сказал:
– Не ради праздности собрал я вас здесь, о колдуны Сарана, но ради дела. Воистину, может ли мертвый волшебник угнетать нас? Здесь есть какая-то тайна. Нужно действовать осторожно, потому что природа магии Малигриса еще не разгадана. Я созвал вас с тем, чтобы сильнейшие из вас вместе с Маранапионом подумали, как разоблачить этот обман и доказать всем людям и демонам, что верховный маг мертв.
Несколько минут двенадцать колдунов о чем-то совещались и спорили. Те, кто больше всех боялся выступить против Малигриса, стали умолять Гадериона отпустить их. В конце концов из двенадцати остались семеро.
На следующий день по всему острову Посейдонису распространился слух о смерти владыки всех королей и колдунов. Многие не верили этому, так как вера в могущество Малигриса была словно выжжена в душах людей каленым железом. Хотя кое-кто и вспоминал, что в течение прошлого года совсем немногие видели верховного мага, и он, казалось, никого и ничего вокруг себя не замечал, не произносил ни слова, а лишь пристально смотрел в окно, будто думая о вещах, скрытых от других.
Потом некоторые стали утверждать, что Малигрис медитирует и скоро очнется. Другие же, напротив, говорили, что он умер, а выглядит, как живой, благодаря чарам и заклинаниям. Но никто из людей не осмеливался проникнуть в высокую башню мрачного замка, власть Малигриса над Сараном оставалась непоколебимой.
