— Иди, попей, — позвала девушка.
Валерий вернулся в дом и уселся за стол. «Странные хозяева, но гостеприимные. Хорошо, хоть в шею не гонят».
Лида нарезала хлеб, пододвинула поближе.
— Не смотри так, — сказала она.
— Как?
— Пристально.
— Почему?
— Надеешься уйти, а смотришь, как будто хочешь остаться.
«Ишь ты», — подумал Валерий. Он глотнул молока, молча подивился его вкусу и сказал:
— Я не просто надеюсь, я уйду…
— Ну и не пялься тогда. Мне неприятно!
— Не буду, — буркнул Валерий. — Дед долго спать будет?
— Сколько захочет, столько и будет. Может сейчас встанет, а может на три дня заспится.
Валерий сделал удивленное лицо.
— А что, нельзя? Хочет, спит до обеда, хочет, до вечера. Не тебе здесь порядки устанавливать.
— Я не возражаю.
— Ешь, и пойдем к Николаю. Они с Мисосом только что мимо проходили. Шлялись где-то всю ночь.
— Дорогу искали?
— Это их дело.
Гость быстро проглотил молоко.
— Первый раз в жизни такое пробую, — сказал он.
— А разве другое бывает?
— Бывает.
— Хлеб вот ешь.
Валерий с трудом откусил от горбушки.
— Да, хлеб у вас явно не из магазина, — сказал он, рассматривая черный кусок.
— А у вас и такого нет.
— Зато у нас клюквы много. — Валерию не хотелось цапаться, и он решил перейти на шуточный тон.
— Какой клюквы?! — раздался с печи голос деда Сома. — Пришел чуть живой. Все растерял, пока мыкался. Клюкву-то в чем носил? В мешке? В ведерке? Али в корзине?
— Рюкзак был и сумка большая.
— Потерял, дурачина. Но жаль, что не в ведерке.
— Вам-то, что за дело до этого?
— Так самое насущее. Сумки твои мы найдем, конечно. Тоже ведь вещь судобная, но ведерко… это вам не долбушка деревянная. Да… Эх, какие у блудявых ведерки бывают! Чистое загляденье. Легкие и не текут никогда.
— Вы что, мои сумки себе заберете?
— Найдем — заберем, а что такого?..
— Так они же мои все-таки. Я их владелец.
— Ну, коль владелец — сам ищи.
— Вот и пойду. И найду.
— Иди-иди. Три года пройдет, пока найдешь. Сгниют они в болотах к тому времени. Найдет он их. Поди, ж ты… Расхохорился. Так зачем и терял тогда?
— Вас не спросил. Извините, пожалуйста.
— Мы-то, может, и извиним, мы к лесовикам терпимы покамест, а вот Прошке ежели поперек характеру засутыришь, то он тебе быстро лепоксацию устроит.
— Что-что… Откуда вы это слово знаете?
— Какое? Я ж много слов сказал вроде.
— Лепоксация.
— Откуда? Да оттуда. Услышал — запомнилось. Злое слово. Но сказано к месту. Иди-гуляй, коли дел путных не вволю.
Валерий вышел из горницы. Сени избушки соединялись с хлевом, в котором сыто похрюкивал поросенок. Гость заглянул через загородку. Поросенок поднял морду от корыта, внимательно и молча стал смотреть на непрошеного гостя. К боку поросенка прилепилась тряпица измазанная чем-то красным. Странно как-то прилепилась…
Лида толкнула Валерия в спину:
— Пойдем.
Миновав грядки с капустой, они сразу попали в лес. Потом пошли сплошные заросли рябины, в которых прятался еще один домишко.
— Здравствуй, Пелагиюшка, — поприветствовала Лида кого-то.
Валерий закрутил головой, но никого не увидел. Они сделали еще несколько шагов, и из высоченной травы высунулось морщинистое лицо, заулыбавшееся им навстречу.
— Здравствуй, доченька. Я тут козу привязываю. Глянь, какая нынче травка наросла. Летось такой не уродилось.
— А мы к Николаю. Человека нового привела познакомить.
Старуха подбежала поближе и стала осматривать Валерия близорукими глазами, да так тщательно, только что не обнюхала. В ее глазах промелькнуло восхищение и нездоровый личный интерес.
— Уйти он от нас хочет. Может, Николай что подскажет…
Интерес в глазах старухи погас. На лицо наползла гримаса, похожая на брезгливость.
— Спит Николай, — сухо заявила Пелагия. — Они с Мисосом в Вырубки ходили. Грибы сеяли. Сказал, умаялись сильно. До ужина будить не велел.
— Тогда мы пойдем?..
— Идите-идите…
Лида взяла Валерия за руку и повела от дома вглубь леса.
— Да и что он ему подскажет?! — вдруг закричала Пелагия им вслед. — Глупости что ли, какие? Сам он сто раз уходил, изуродовался весь, а дороги своей поганой так и не нашел. И Мисос не нашел, хотя всю жизнь искал. Чтобы уничтожить. Хотя, может, и нашел уже. Может, он ее и уничтожил давно, раз все пришлые про нее говорят, а никто не находит. — Пелагия засмеялась беззубым ртом, хлопнула себя по бокам и скрылась в траве.
