...Потом пили чай, сидя за столом. Чай был необычный, душистый, вкусный, в больших пузатых кружках. И брусничное варенье. Помнилось, дед сказал про меня - "похож, нос один в один" - но на кого я похож, я спросить постеснялся. А вообще Дед и Тетя Люба больше молчали, и говорили о каких-то, как их называла мама, вежливостях. Про то хорошая ли была погода, и какая она в городе, и какая она здесь... И оба поглядывали на меня. Я побаивался от острых взглядов деда, но варенье лопал. А потом у меня уже начали слипаться глаза. Я даже начал клониться на стуле. Тогда дед отвел меня в туалет. Туалет оказался не как остальной дом, современный, там я попрощался с чаем... Потом дед и Тетя Люба отвели меня по лестнице на второй этаж, там была комната с секретером, шкафами с книгами, и скамейкой, про которую дед сказал что это кровать. Кровать была странная потому что на ней лежало только одеяло и тонкое покрывало, а вместо подушки был какой-то валик. Но дед вытащил из шкафа еще пару одеял, смотал из одного что-то вроде подушки, и когда меня положили, стало ничего, мягко.
А потом, помню, как ночью я проснулся. Взрослые бубнили где-то внизу, неразборчивым смутным говором. Я нашарил в темноте ботинки, подошел в лунной полутьме из окна к двери, и приоткрыл её - она даже и не скрипнула, - и хотел уже идти к лестнице. Разговор деда и тети Любы здесь стал более различимым. Я бы даже не стал подслушивать, но странный дед и тетя Люба говорили такими голосами, как будто о чем-то важном. Я только поэтому совсем чуть-чуть послушал.
- Какие органы опеки?.. - Услышал я тетю Любу. - Ты же знаешь что там сейчас... Я бы и сама его взяла, да не успею поднять. Времени у меня не осталось. Рак. Врачи говорят, в лучшем случае года два. В худшем шесть месяцев...
- Не страшно было ехать сюда? - Спокойно спросил дед.
- А чего мне теперь бояться?
- Это да...
- Ну так что, - возьмешь?
- Да куда он мне? Видишь же как живу... В глуши.
- Ничего. В глуши сейчас небось безопасней. Не юли Глеб Владимирович, ведь он внук тебе, не чужой.
- Да не внук он мне. - гукнул дед - Не родня мы. Вадим, отец его, вроде как в учениках одно время был. Потом ушел... Я его и лет-то сколько не видел.
- Вот оно как... А чего же тогда Вера твой адрес дала?..
- Кто ж вас баб разберет... - Фыркнул дед - При жизни то она от меня и знать-то не хотела. Из-за неё мы с Вадимом и поссорились. А перед смертью, видишь, взбрело ей...
- Ну и все равно - бери. - Решительно утвердила тетя Люба. - Хоть ты и сбоку припеку, а все равно отца его учил, ближе у него все равно никого нет. Не бери грех на душу, - мальца бери.
За дверью помолчали.
- Ладно, - вздохнул дед. - Я тебе так скажу. - Оставлю я у себя мальца. И проверю по-своему.
- Что значит, - по своему?
- Это уж мое дело. - Отбрил дед. - Ну считай, посмотрю, - глянется ли он мне, придется ли по душе. Сможем ли притерется друг к другу. Выйдет - ладно, значит судьба. Не выйдет - сам отвезу его в город и сдам на руки государству. Больше обещать не могу.
- Ох, дед, тревожно мне. - засетовала тетя люба. - Привезла ребенка в глушь, и оставляю неизвестно кому. Я-то ехала, думала ты родня.
- Ладно, не причитай. Что вы бабы за народ такой... Сперва сами накрутят, а потом плакаться начинают. Я тебе сказал как будет, и за мальца взял ответ. Дальше уже не твоя вахта. Ночевать останешься?
- Нет, поеду. Сейчас, пока он спит. А то с утра застрашится он с тобой оставаться, плакать будет. А так - скажешь уехала, и уехала.
- Ну, разумно. - согласился дед. - Хочешь, людей вызову? Через пару часов приедут. Проводят тебя до города?
- О, ты еще и вызвать людей каких-то можешь? - Удивилась тетя Люба.
- Кое чего могу.
- Ну и хорошо, значит, не такой уж ты отшельник. А ждать не буду, поеду. Я ж тебе говорю, - мне уже боятся нечего.
- Ну, добро. Пойдем, провожу до ворот.
- Проводи. Бог тебе в помощь...
Я не все понял из того что услышал. Только понял что тетя Люба уезжает. Мне захотелось побежать вниз, и попросить чтобы она взяла меня с собой. Но там был этот - дед, и я не решился. Я слышал скрип стульев, когда они встали, слышал их шаги, и как закрылась за ними дверь. Мне захотелось плакать. Я повернулся, и побрел обратно в комнату.
