— Максуд-муэллим обидится, — заметил Мурад, — нужно рассказать ему все подробности. И Сабир может обидеться.
— Нет, — твердо сказал Салим, — сделаем все, как мы решили. Если окажется, что наш план сорвется, то виноваты будем мы двое. Ты и я. И больше никто. Значит, один из нас двоих — либо болван, либо подлец. Надеюсь, что мы не будем болванами. И подлецами тоже не будем.
— Не нужно так говорить, — нахмурился Мурад, — это я предложил наш план. Ты не можешь его предать. Они убили твоего отца и двоюродного брата. И я не могу предать. Это был дед моих детей и двоюродный брат моей жены. Из-за Нугзара мне пришлось перевезти всю семью в Баку. И они останутся там, пока мы все не решим.
Максуд вышел на улицу. Было тепло. Он вздохнул. Здесь был удивительно чистый воздух. Как давно он не приезжал в родное село. Успевал только побывать в Махачкале. И сразу торопился обратно в Москву. Загазованную, нервную, живущую в своем стремительном ритме, со своими многочасовыми пробками, которые так не вписывались в этот ритм, со своими условностями и нравами. Иногда весьма вольными и далекими от тех правил, к которым он привык в Дагестане.
Он не признавался самому себе, но уже давно не скучал ни по родному селу, в которое когда-то приехал его прадед. Ни по родному городу, в котором окончил школу и откуда уехал в московский вуз. Всю свою сознательную жизнь он провел в Москве. Здесь он женился, здесь у него родилась дочь. В этом городе он добился больших научных результатов, стал кандидатом наук, доктором, профессором. Если бы не характер Ларисы, все было бы хорошо, вспомнил Максуд. С женой ему явно не повезло. А тогда ему многие завидовали. Считали, что теперь он почти наверняка сделает быструю карьеру. Рассказывали, как он получил в приданое от жены трехкомнатную квартиру в центре города и такого известного тестя. Лучше бы он жил в однокомнатной квартире, но с нормальной женой, которая бы не унижала его, которая не пилила бы при каждом удобном случае. Но кто мог подумать, что начнутся такие невероятные потрясения. Кто мог подумать, что распадется Советский Союз, начнутся трудные времена… В девяностые годы Максуд чувствовал себя почти иждивенцем. И поэтому мирился с вечными упреками своей супруги. Может, поэтому и разрешил тестю с тещей в качестве своеобразной компенсации забрать Арину и воспитать в своей семье. Теперь она была не совсем его дочерью. Она была воспитанницей профессора Зайцева — очень практичной, меркантильной, рассудительной, лишенной обычной девичьей привязанности к отцу.
Это была плата за его научные успехи. И вот теперь эта трагедия с Васифом. Он вспомнил, как они вчера обнимались с младшим братом, как разговаривали.
«Нужно было выйти мне, — подумал с горечью Максуд, — моя смерть никого бы не огорчила. Лариса даже обрадовалась бы, что я не буду им мешать. Арина бы меня быстро забыла и не стала бы даже приезжать ко мне на могилу. А у Васифа остались трое детей и молодая жена, которая его так любила. Это несправедливо». Он сжал кулаки. Сердце болело. Хотя воздух здесь был замечательный, он почувствовал, что задыхается. Подошел к дереву, уперся в него рукой.
— Это дерево посадил дядя Кадыр, — услышал он за спиной печальный женский голос. Резко обернулся. Это была Халида. Она тоже вышла из дома, очевидно устав от родственников, каждый из которых выражал ей соболезнования. На голове был черный платок. Вчера она тоже была в черном платье, но у нее не было таких потухших глаз и этого платка.
— Я знаю, — ответил Максуд. И немного помолчав, спросил: — Ты уже сообщила детям о том, что здесь произошло?
— Нет. Пока не могу, — выдохнула Халида. — Сын звонил сегодня утром, спрашивал про отца. Они остались у моих родителей. Не знаю, что ему сказать. Фазиль ведь уже взрослый, ему десять лет. Все понимает. Девочкам легче. Им только недавно исполнилось пять. Может, даже забудут отца со временем. А мальчику будет тяжело.
— Не нужно так говорить, — попросил Максуд, — никто не забудет Васифа. Мы его не забудем. Ты ведь знаешь, Халида, что у меня нет сына. И твой сын — единственный Намазов, оставшийся в семье. У нас на двух братьев был только один мальчик. Ваш Фазиль. Поэтому твой сын — это мой сын. Пусть немного подрастет, и я устрою его в лучший московский вуз. Будет жить вместе со мной, если ты разрешишь.
