Гескин со своей Муной последовали примеру мужа Валентины, заранее заняв места. Но не в предпоследнем ряду, как тот, а поближе – акустические усилители на предстоящем концерте были не в почете. По крайней мере, в части классического струнного квартета.
Антон пришел с девушкой, пристально рассмотренной всеми сотрудниками конторы. Тошка, можно сказать, был сыном их адвокатского полка, так что интерес к ее нынешней избраннице имел основания. То есть, избранниц-то он менял довольно часто. Но в этот раз нечто неуловимое подсказывало, что проистекавшая в данный момент love story, похоже, не одномоментная. Уж слишком резво независимый и знающий себе цену молодой адвокат Антон Крымов бегал и прыгал вокруг этой юной девчонки. Она же вела себя – с точки зрения присутствующих дам – исключительно правильно. А именно – Сашенька принимала все эти знаки внимания с абсолютно естественной мимолетной благодарностью.
Типа – не она инициатор исключительной Антошкиной обходительности, а просто жизнь так устроена, что в ней всегда есть место для прекрасной королевишны и желающего ей услужить молодого человека. А уж принц он или не принц – станет понятно позже.
– Молодец девчонка, – оценила подросшую смену Ольга Шеметова.
– Да уж, взяла Антоху в оборот, – подтвердил Багров, распаковывая цветы, которые они наметили подарить в конце выступления Маринке.
Ольга даже секунд на тридцать взгрустнула: уже несколько лет Олег Всеволодович жил с ней в одной квартире. А вот сказать кому-то, что она взяла его в оборот – было бы неправдой. «Зато я классный адвокат», – попыталась подсластить себе пилюлю Шеметова, однако пилюля упорно не желала становиться слаще.
В этот миг в зал ворвался Ефим Береславский. Очки, как всегда, сверкали. Взъерошенные волосы, там, где они еще оставались, свидетельствовали о том, что персонаж последние минут десять страшно торопился. Да, в руках он нес одну небольшую картину.
Почти одновременно в другую дверь этого же зала плавно въехала тележка, влекомая супругой Береславского, Натальей. На тележке было работ пятнадцать, средних и крупных, плюс пяток легких мольбертов, с наклейками галереи Ефима Аркадьевича.
Профессор принялся размахивать руками и объяснять что-то арт-директору гостеприимного дома искусств. А Наталья, ничем не размахивая, быстро и ловко начала развешивать привезенные картины, выставляя наиболее значимые из них на мольберты.
– Как слаженно работают! – аж языком зацокал Волик. В их прекрасном союзе с Маринкой слаженность также присутствовала, но роль умного профессора как правило исполняла супруга.
Тут и дочка Ефима нарисовалась, Лола. Высокая, красивая, в роскошном вечернем наряде с яркими крупными аксессуарами.
Уже знакомые конторским пианист и саксофонист преданно сопровождали вокалистку. Им всем плюс четвертому товарищу – звукорезу, то есть звукорежиссеру – предстояло подготовить всю акустику для выступления. Причем установить аппаратуру и барабанную установку – барабанщик как раз вбегал в двери – предстояло так, чтобы не мешать выступлению классического квартета, которым все эти электронные приблуды были изначально не нужны.
Тем временем Наталья Береславская закончила выставлять картины. Подбирал их профессор, и в этот раз его выбор был, как всегда, оригинален.
Присутствовали работы лишь одного из его художников, и только графические: акварель, тушь, смешанная техника. Немолодой уже мастер жил много лет в деревне в Ярославской губернии. Однако по его работам угадать корни было практически невозможно.
Вот волхвы разглядывают новорожденного. Точный мастерский рисунок лишь несколькими акварельными мазками превращен в живописное полотно.
Вообще лаконизм изобразительных средств – при серьезных достижениях в плане эмоций и выразительности – был потрясающим.
И очень, очень разная тематика.
Это могли быть апрельские березы, вновь изображенные считанными штрихами и мазками. Причем, роль последнего, искрящегося снега исполняла сама бумага. Однако эти скупые штрихи и мазки полностью воссоздавали несметное богатство красок просыпающегося после долгой зимы весеннего леса, не только визуально, но даже на уровне ощущений.
