В кабинет вошел дежурный врач с халатами для Титова и Егорова. Его спокойное полное лицо выражало озабоченность. Он подошел к Пылаеву и, оглянувшись на посетителей, тихо проговорил:
- Состояние все время ухудшается. Резкое двигательное возбуждение. Пульс сто пятнадцать.
- Пойдемте, товарищи, - порывисто встал Пылаев, - пойдемте. Сейчас, пожалуй, еще можно будет попробовать поговорить с больным, но уже через полчаса… боюсь, что через полчаса будет поздно.
Просторная, блещущая белизной палата N 10 находилась на первом этаже. Высокие окна настежь распахнуты, и живительный майский воздух так прочно поселился в палате, что в ней не ощущается характерного больничного запаха.
Больной лежит у окна, на широкой кровати с гнутыми хромированными спинками, покрытый тонким кремовым одеялом. Скрученный, с согнутыми в коленях ногами, с подведенными к груди руками. Время от времени он кивает головой. Видно, как под одеялом часто и мелко вздрагивает нога, а лицо с устремленным в одну точку взглядом уже ничего не видящих глаз неподвижно, ничего не выражает, кажется бессмысленным.
Трудно поверить, что в этом изуродованном болезнью теле еще бьется жизнь. - Титов заговорил с ним мягко, задушевно, но больной почему-то стал беспокоиться и болезненно вскрикнул:
- Ты кто?
- Не волнуйтесь, - участливо проговорил Иван Алексеевич, осторожно прикасаясь к его сухой, горячей ладони, - я только хочу знать, кто издевался над вами, кто сделал с вами все это?
Губы больного зашевелились, Титов низко наклонился над ним, стараясь не пропустить ни одного слова из того, что еле внятно шептал умирающий. Слепой провел по морщинам на лице Титова пальцами и ясно, отчетливо произнес:
- Да, ты тоже видел горе!
Больной умолк. Начался очередной приступ судорог. Стало тихо - слышен едва уловимый шелест зелени за окном. Легкий ветерок приносит запах травы и жасмина. Струи живительного весеннего воздуха льются в палату, где человек уходит из жизни.
Титов не рискует больше нарушать эту тишину и долго сидит у постели молча, с зажатыми между колен руками.
У больного вдруг прекратились судороги, он весь выпрямился и стал совсем неподвижным. Титов взглянул на врачей. Врач подошел к больному и взял его руку, проверяя пульс.
Больной вдруг неожиданно громко сказал:
- О-о-о, проклятый!
- Кто? - быстро спросил Титов.
- Кранге.
Загадка Браунвальда продолжала оставаться загадкой.
В клиниках больше не было больных, о которых можно было бы предположить, что они побывали в лапах Рихарда Тиммеля. Собранные сведения были весьма скудными. Оставалось одно - тщательно изучать материалы по энцефалиту, узнавать все возможное о людях, так или иначе имевших отношение к опытам на «объекте 55».
Егоров с первых же дней пребывания в институте увлекся тематикой лабораторий и, помимо работы по предложенной ему теме, продолжал заниматься загадкой Браунвальда. Титов представил молодому ученому полную самостоятельность в этом вопросе. Самому ему удавалось заниматься этим лишь урывками - дела по основной тематике в последнее время отнимали у него все больше и больше времени.
Накануне сдачи темы Титова пригласил к себе в кабинет профессор Сибирцев.
- Иван Алексеевич, у вас на завтра все подготовлено?
- Все, Федор Федорович.
- Нескладно получается. Столько готовились, столько сил положили и вот… - старик суетливо перебирал бумаги на столе и как-то виновато поглядывал на Титова, - а сдать тему завтра не удастся. Вы не расстраивайтесь, Иван Алексеевич. Ничего особенного, а просто… применять вашу новую аппаратуру придется несколько своеобразно. Так сказать, на месте преступления.
- Ничего не понимаю!
- Сейчас объясню вам, Иван Алексеевич. Сейчас объясню. Вам, кажется, приходилось бывать в филиале?
- В каком?
- В Петровском.
- Бывал, Федор Федорович.
- Ну вот и хорошо. - Сибирцев продолжал посматривать на Титова еще исподлобья, но в глазах его уже можно было уловить улыбку. - Хорошо, Иван Алексеевич. Тем легче вам будет помочь капитану Боброву.
- Что, есть какие-нибудь сигналы от капитана Боброва? - не без тревоги спросил Титов.
