— Почему и после этого вы не обратились в полицию?
— К вам?
— Ну... если не к нам, то в ваше посольство.
— Предпочитал более надежный путь. Маман ведь осталась одна.
— Одна?
— Так мне казалось.
— Как же вы поступили?
— Как может поступить мужчина со стареющей красавицей? Начал за ней ухаживать, и она... вопреки моим сомнениям... склонилась...
— А результат?
— Кто-то их забрал.
— Но кто?
— Может быть... я? — усмехнулся О’Коннор. — Но зачем тогда мне было проникать в номер к супругам Галлиган?
— Ну... для камуфляжа, например.
— И удар по голове для камуфляжа? Но если бриллианты у меня в чемодане, а вы об этом ничего не подозреваете, как тогда объяснить, почему я согласился посетить ваше учреждение и отвечать на вопросы?
— В самом деле, почему?
— Из-за страха. После смерти Маман я сразу же уяснил, что она здесь не одна, что есть и другие бандиты, а в одиночку мне с ними не справиться. Поэтому я решился рассказать все начистоту и попросить вашего содействия. Теперь настало время выдвинуть мое условие.
— Выдвигайте, пожалуйста.
— По завершении этого дела и поимки преступников помогите мне получить награду. Ей-богу, я ее заслужил. И сведениями, что я сообщаю, и риском, которому подвергаюсь. Ведь обещаете, да?
— Что можно вам обещать? Это нас не касается. Могу лишь вас заверить, что мы не претендуем ни на какие вознаграждения. Меня интересуют только преступления, совершенные в Болгарии. И должен вам сказать при всей симпатии к вам, что вы были бы мне еще симпатичней, если бы не посещали комнату Эдлайн Мелвилл той ночью, когда она скончалась.
— Неужели после всего, что я здесь рассказал, я все еще под подозрением?
— Видите ли, и я немного умею считать. Какова оценка стоимости бриллиантов?
— Не меньше двадцати миллионов долларов. Почему вы это спрашиваете?
— Потому, что эта сумма в двести раз больше ста тысяч.
— Ага... Но кто ударил меня по голове?
— Это скажете вы сами.
— Я повторяю: слава богу, что не успел увидеть. Не забывайте, что Маман была не одна. Тут еще и супруги Галлиган, в чьей комнате...
— Вы еще не поделились со мною, что вы искали в их комнате.
— Бриллианты искал, разумеется!
— И... нашли их?
— Нашел... — О’Коннор снова потрогал голову... — нашел, вот это у Галлигана.
— Уж не намекаете ли вы, что за портьерой находился мистер Галлиган?
— А кто другой? Кто был в ней постоянно? Старый разбойник заметил, что я направляюсь в их номер, затаился и...
— Любезный мистер О’Коннор, должен вам сообщить, что в те самые минуты, когда вы рылись в номере супругов Галлиган, сами супруги Галлиган наслаждались мороженым в молочном баре.
24 июля, четверг
Что произойдет, когда завтра утром он, Консулов, явится к генералу? Или его вернут в Варну (вероятней всего), или оставят на старой службе (самое неприятное), или предпишут (уже здесь) заниматься все тем же черным чемоданом. Консулову хотелось продолжить работу с этой знаменитой парой Марков — Ковачев. Нет, он не был поклонником знаменитостей, относясь к ним достаточно скептически. Но о Маркове ходили легенды, и хотя перед легендарными личностями Консулов не склонялся (он ни перед кем не склонялся!), все же было любопытно, что осталось за 35 лет службы от прежних генеральских идеалов. Поговаривали, что остались прежними не только идеалы, но и мужество отстаивать их.
С Ковачевым положение было и яснее, и проще. Это высокообразованный, культурный и интеллигентный человек — три качества, которыми сам Консулов не обладал в достаточной мере, но которые ценил превыше прочих. Он не выносил подчиняться людям, если, на его взгляд, они не были совершенней его, особенно по интеллектуальным меркам. И не мог мириться с тем, что, как правило, его начальники волею судьбы оказывались именно такими — недостаток мозговых извилин старались компенсировать борьбой за должности и звания. Это создавало ему много неприятностей по службе. Но неприятностей такого рода он не опасался, поскольку свыкся с ними. Где-то в глубинах подсознания теплилась надежда, что встретится в жизни начальник по его вкусу. И вот замаячила надежда...
И он решил пойти в управление сегодня же, сразу после обеда.
