— Вы же знаете, что не о них речь...
— Какого черта...
— Ну ладно. Пожалуй, зря мы... — начал Харьюнпя и не докончил фразы.
Хярьконен двинулся к внутренней двери. Видно было, как он стиснул зубы. Волосы на теле Харьюнпя встали дыбом. Затылок сжала спазма.
— Что... чего вам надо-то... эй, полицаи, чего вам, — заверещала старуха.
Харьюнпя понял, что она делает это намеренно.
— Тихо! — процедил он сквозь зубы и придвинулся к двери.
Он подоспел к Хярьконену как раз в тот момент, когда снаружи послышались шаги — шли двое. Харьюнпя прислушался. Он заметил, что щели между половицами настолько широкие, что, если на пол прольется кровь, она легко вытечет между ними и на много месяцев оставит после себя запах в подполье. Из кармана Хярьконена донесся щелчок предохранителя. Люди, подходившие к дому, открыли дверь. Но не закрыли ее. И вошли в переднюю.
— ...я унес много лакрицы... — произнес маленький мальчик. Он сказал это с явной гордостью. Сказал тоненьким детским голоском.
— Одно мученье с тобой, щенок! Мама же говорила тебе... Ты хорошо знаешь, чем это может кончиться. Вот заберут тебя фараоны и не отпустят никогда, пострел.
— Это она, — прошептал Хярьконен на ухо Харьюнпя. И быстро припал к стене, а Харьюнпя шагнул вперед.
Он стоял посреди кухни, так что его хорошо было видно. Он ощущал себя приманкой, мишенью.
Дверь на кухню отворилась. Молодая женщина с пяти-шестилетним мальчуганом вошла в комнату. Харьюнпя сразу же узнал по фотографии Кариту Ирмели Нюссонен. Карита не сразу заметила Харьюнпя, но ребенок остановился и вытаращил на него глаза.
— Угадай, мать, что опять Марко натворил.
Карита мгновение смотрела на сидевшую на табуретке мать, затем быстро повернула голову в сторону Харьюнпя. Харьюнпя увидел перед собой полное невыразительное лицо, с которого страх мгновенно согнал румянец. Рот приоткрылся, обнажив влажный язык. Карита была полная, маленькая, с высокой грудью, туго обтянутой белой блузкой. Ее мать в молодости была, наверно, точно такой же. На плечах у Кариты был накинут пиджак, рукава свободно свисали вниз. В руке она держала пестрый целлофановый пакет. Сквозь целлофан просвечивали два пакета с молоком и четыре бутылки пива. Горло Харьюнпя сжалось. Ему казалось невероятным, чтобы стоявшая перед ним женщина могла участвовать в убийстве или по крайней мере быть свидетельницей того, как при ней убивают человека на полу его квартиры. Хярьконен закрыл дверь.
— Карита Нюссонен?
— Да... — промолвила женщина. Она дрожала. И неотрывно смотрела в глаза Харьюнпя. Взгляд отражал неожиданность, растерянность, близкую к панике.
— Мы из уголовной полиции. Тебе придется отправиться сейчас с нами...
— Мамочка... мамочка... не надо... мамочка, не надо... — зашелся мальчик. Слезы брызнули и потекли по его щекам. Он вытащил руку из шерстяной варежки, и оттуда вывалилась на пол куча лакричных палочек. Мальчик повернулся, бросился было к двери, снова повернулся и кинулся к сидевшей у стола бабушке. Он уткнулся в ее колени и затопал ножонками о деревянные доски, прячась в ее объятиях.
— Мамочка... мамочка. Мамочку... мамочку нельзя уводить! — вопил он, прерывисто вдыхая в себя воздух, и Харьюнпя различил в его голосе подлинное отчаяние.
— Марко... Марко, послушай. Ты не... мы не... — безуспешно попытался Харьюнпя успокоить ребенка, уткнувшегося головой в зыбкий живот бабки.
Харьюнпя смотрел на взъерошенные светлые волосы, выбивавшиеся из-под шапочки мальчика, на узкий грязный затылок. Он вспомнил Паулину. Потом перевел взгляд на палочки лакрицы и намалеванные на обертке склабящиеся негритянские физиономии. Очень у него было скверно на душе.
Харьюнпя поднял голову. И увидел перед собой Кариту и неподвижно стоявшего за ней Хярьконена.
— Ну, Карита. Надевай-ка свой пиджак, и пойдем, — сказал он женщине, но уже не так враждебно, а скорее уныло, ибо горькие всхлипывания мальчика не могли оставить его равнодушным. С изменением его тона изменилось и настроение у женщины. Напряженность исчезла, лицо ее было спокойно. Она опустила сумку на пол и вздохнула. В ней промелькнуло что-то, промелькнуло и пропало, это произошло так быстро, что Харьюнпя даже не заметил. Если бы он держался настороже, то обнаружил бы в Карите нечто, заставляющее постоянно быть начеку. А Хярьконен не мог ничего видеть, потому что женщина стояла к нему спиной.
