— Не принимай все это близко к сердцу, — успокоил его член Военного совета. — Сейчас на вождя свалилось столько дел, что он не знает, за что ухватиться. А вот о генерале Лопатине нам надо поразмыслить, возможно, подберем на его место другого генерала, хотя Жуков Антона Ивановича хвалит.
— Интересно, что думает об этой телеграмме представитель Ставки Василевский? — вдруг спросил Еременко, глядя на Никиту Сергеевича.
Тот передернул плечами.
— Зачем гадать? Вот приедет на КП, и мы у него спросим, — посоветовал член Военного совета.
Еременко приоткрыл дверь комнаты и крикнул адъютанту, чтобы принес чаю.
— Заодно захвати и пару бутербродов! — Еременко вернулся к столу. — Что-то я проголодался, а ты?
— Я тоже не прочь перекусить.
В это время позвонил начальник корпуса противовоздушной обороны полковник Райнин.
— Товарищ командующий, — раздался в трубке его басовитый голос, — с запада и юго-запада на Сталинград идут большие группы немецких бомбардировщиков. Они вот-вот будут над городом. Объявлена боевая тревога, и мои люди готовы к бою!
— Наверное, станут бомбить нас, так что создайте для воздушных пиратов заградительный огонь зенитных батарей, поднимите в воздух всю авиадивизию.
— Слушаюсь, товарищ командующий!
Этот день, 23 августа, стал черным для Сталинграда. После шести часов вечера город подвергся, как позже говорил Еременко, «зверской бомбардировке», в которой участвовало до 600 вражеских самолетов. Они сбросили тысячи фугасных и зажигательных бомб. Сталинград потонул в зареве пожарищ. Сотни домов взрывами бомб были сметены с лица земли. Пылали взорванные хранилища нефти и бензина. Погибло немало мирных жителей, были разрушены многие промышленные предприятия. Над городом сбили до сотни «юнкерсов». В это же время немецкие войска начали наступление и вскоре вышли к Волге в районе Рынка, их танки двинулись на Сталинград с севера. Начался массированный обстрел города из орудий и минометов. Впервые тракторный завод подвергся удару.
— Начштаба! — окликнул Екременко генерала Захарова. — Срочно направьте бойцов с противотанковыми ружьями занять оборону на рубеже Сухая Мечетка. Надо остановить врага любой ценой! А я прикину, какие еще соединения можно послать севернее города, чтобы укрепить нашу оборону. Где мой заместитель генерал Голиков? Пошлите его ко мне!
Голиков прибыл быстро.
— Слушаю вас, Андрей Иванович! — произнес он.
Оба подошли к карте, разложенной на столе командующего.
— Филипп Иванович, ты просил дать тебе горячее дело, — улыбнулся Андрей Иванович. — Оно появилось… Видишь, вот северная сторона Сталинграда?
— Ну? — Глаза Голикова стали шарить по карте.
— Там нашим бойцам сейчас горячо — прут немецкие танки 6-й армии генерала Паулюса. Срочно отправляйтесь туда и сделайте все, чтобы остановить продвижение машин. Если что — звоните мне.
— Задача ясна, Андрей Иванович. — И генерал шагнул к двери.
Генерал Захаров, как опытный штабной работник, вмиг понял замысел командующего и сразу же принялся выполнять его распоряжение…
Завязался ожесточенный бой. На поле уже горело больше десятка немецких танков. Атака врага захлебнулась. Тут, как потом объяснил Еременко генералу Захарову, сыграли свою роль истребительные батальоны, которые начальник штаба сразу же отправил на огневой рубеж. В ход пошли не только зенитные орудия, которые били по танкам прямой наводкой, но и бутылки с горючей смесью: их научились метко бросать бойцы — истребители танков. «День 23 августа был для сталинградцев беспредельно тяжелым, — писал позднее Еременко. — Но вместе с тем он показал врагу, что стойкость и героизм наших людей, их выдержка и беспримерное мужество, воля к борьбе и вера в победу не могут быть поколеблены ничем».
Едва кончился вражеский налет, к генералу Еременко на КП прибыл начальник разведки фронта и сообщил, что взят в плен немецкий летчик.
— Он выбросился с парашютом со сбитого «юнкерса», — уточнил генерал.
— И чего ты хочешь, наш главный разведчик? — улыбнулся Еременко, хотя глаза его оставались настороженными.
— Он из родовой касты немцев, может, допросите его? — предложил генерал.
