— Ты… ты хочешь быть моей женой?
Оксана едва сдержала радость. Она никак не ожидала, что вот так напрямую, без каких-либо объяснений, Ванек сделает ей предложение. А он, приняв ее молчание за согласие, горячо продолжал:
— Вот выпишут меня из госпиталя, я приеду к тебе в санбат, и мы сыграем свадьбу, а?
Оксана без слов нагнулась к нему и поцеловала. Губы у него были горячие, и она насторожилась. Спросила:
— У тебя нет температуры?
— Медсестра еще не давала градусник. А вот и она идет…
— Ну что, голубки, поворковали? — улыбнулась медсестра, глядя на них.
— Так, немного… — смутился Иван Лукич. — Что, снова будете ставить мне капельницу? Может, хватит? Вчера капельница, сегодня…
— Об этом спросите у своего лечащего врача, не я, а он назначил, — сухо и, как показалось Оксане, с обидой промолвила медсестра. — Вечером вам тоже будет капельница. Скорее пойдете на поправку. — Она достала из кармана своего халата градусник и дала ему: — Положите под мышку.
Пока медсестра готовила для капельницы раствор, Иван Лукич держал градусник. Наконец он вынул его и отдал Оксане:
— Погляди, что там…
Оксана едва не вскрикнула: 39 градусов!
— Вот видите, это вы его так разволновали, — упрекнула медсестра Оксану. — Вам пора уходить, а я сейчас приведу сюда врача посмотреть раненого.
Оксана молча поднялась. Ей так не хотелось уходить…
— Приходи еще, ладно? — тихо попросил Иван Лукич.
— Постараюсь. — Она снова нагнулась к нему и поцеловала в щеку. — Я люблю тебя, Ваня! — добавила она и шагнула к выходу из палаты.
Ноябрь пришел в Сталинград снежный и морозный. Но Волга еще не замерзла, лишь вдоль берега появились островки тонкого льда, что существенно осложнило работу переправ. А вот на дорогах колючий ветер намел сугробы, машины то и дело застревали в глубоком снегу, их приходилось вытягивать танками или тягачами. Лошади с трудом тащили за собой подводы, груженные боезапасом и продовольствием. Казалось, что холода остудят пыл гитлеровцев, но нет, бои в районе Сталинграда и в самом городе еще более обострились, и положение наших войск продолжало ухудшаться. Гитлеровское командование все силы бросило против войск 62-й армии генерала Чуйкова, перекинув на этот горячий участок фронта подкрепления из тех войск, которые ранее действовали против Донского фронта. 10 ноября врагу удалось занять южную часть завода «Баррикады» и выйти к Волге. Командующий Сталинградским фронтом генерал Еременко немедленно поставил в известность об этом Ставку. Сталин отреагировал на его донесение остро. Он вышел на связь по ВЧ со штабом фронта. Обычно, когда он звонил, разговор начинал с вопроса об обстановке на оборонительных рубежах и терпеливо выслушивал доклад командующего. В этот раз верховный повел себя по-другому. Услышав голос Еременко, он стал его отчитывать.
— Как вы могли позволить противнику выйти к Волге в районе завода «Баррикады»? — жестко спросил он.
Андрея Ивановича вопрос «в лоб» смутил, он растерялся и не сразу нашелся что ответить Верховному. А тот нажимал:
— Я вас не понимаю, товарищ Еременко. — Голос у вождя глуховатый, с надрывом — таким он был всегда, если верховный высказывал свое недовольство. — Обещали, что разделаетесь с врагом, а на деле получается совсем другое? Вам не кажется это странным?
«Опять, наверное, вспомнил про Брянский фронт и Гудериана», — пронеслось в мыслях Андрея Ивановича. А случилось это в 1941 году, когда Еременко назначили командующим Брянским фронтом и в беседе со Сталиным он заверил его в том, что в ближайшие же дни, безусловно, разгромит армию Гудериана. Но, к сожалению, действия войск Брянского фронта оказались малоэффективными. Сам же командующий фронтом генерал Еременко получил ранение и попал в госпиталь. Сталин был зол на Андрея Ивановича и все же посетил госпиталь, где он лежал. Приход вождя так обрадовал Еременко, что у него повлажнели глаза, но ему было не по себе от мысли, что свое обещание, данное верховному, он так и не выполнил.
— Я не мог разбить Гудериана, товарищ Сталин, а тут еще меня пуля прошила… — начал было оправдываться Андрей Иванович, но Иосиф Виссарионович прервал его.
