Так и не придя ни к какому выводу, Матвей переключил внимание. Вспомнился Ивакин, настроение пропало. Матвей не был сентиментальным, несмотря на филологическое образование и тягу к романтике, но о гибели Ивакина сожалел. И дал себе клятву выяснить, кто и каким образом его убил. В самоубийство Ивакина не верилось, несмотря на вывод судмедэкспертов. Тайна убийства полковника еще ждала своего выяснения.
Уснул Матвей с мыслью о Кристине после внутреннего приказа: а теперь спать!
Наутро после полуторачасового тренинга, завтрака — блины с медом, щавелевым вареньем и молоком — и купания в реке Матвей отправился «на прогулку».
Прежде всего он выяснил все, что мог, о характерах и привычках сорокалетнего председателя Дурбаня Антона Сергеевича и участкового инспектора Шавло Константина Кирилловича. Затем, буквально очаровав работниц правления, ознакомился с методами работы вышеназванных лиц. Узнал он и о том, что председатель не платит за продукты только тем фермерам, которые по каким-то причинам терпят произвол до последнего. Нестеровы попадали в их число. После этого Соболев отправился на поиски участкового и нашел Константина Кирилловича Шавло в его собственном доме, который можно было охарактеризовать одним словом — хоромы!
Инспектор оказался ражим детиной с широким, побитым оспой лицом. Морда — хоть коноплю сей, подумал Матвей, разглядывая фасад Шавло Константина Кирилловича, двадцати девяти лет от роду, незаконченное среднее, вторая жена, пятеро детей. К тому же оказался Шавло еще и щербатым. Росту в инспекторе было под метр девяносто, почти столько же — в плечах и едва ли не больше в талии, что говорило о большой любви к пиву. Впрочем, природа не поскупилась на этот экземпляр хомо ферус[24], да и сам он наверняка был не дурак выпить и закусить.
— Добрый день, — приветливо поздоровался Матвей. — Бог в помощь.
— Здорово! — Инспектор, лоснящийся от пота, разогнулся. Копал он, очевидно, нечто вроде бассейна, вернее, подравнивал квадратную выемку, сделанную экскаватором. Рядом стояли три поддона с кирпичом и лежали мраморные плиты.
Из-за гаража вышел здоровенный бульдог, чем-то смахивающий на хозяина, глянул на гостя и, зевнув, вернулся обратно.
— Константин Кириллович, я брат Лидии Нестеровой, — представился Матвей. — У них недавно бочку с соляркой и мотоцикл увели, не подскажете, новости по этому делу есть?
— Какие еще новости? — Шавло отставил лопату, вытер ладони о брюки.
— Ну, как идут поиски, есть ли подозреваемые…
— Какие еще поиски, никто ничего искать не собирается. Свои небось и увели, к ним то и дело гости шастают. Ничо, у них средствов хватает, новый куплят. — Инспектор сплюнул.
Матвей еле сдержался, чтоб не нагрубить в ответ.
— А почему вы думаете, что увели свои? Что за свои? Разве их не надо искать? Разве заявления потерпевшего недостаточно для начала следствия?
Глаза участкового недобро сощурились.
— А ты кто такой, паря, чтобы мне вопросы всякие задавать? Документ при себе имеется? Покажь.
— Имеется, паря, — тихо сказал Матвей. — Только показывать его тебе я не обязан. Пришел я по-доброму и уйти хочу по-доброму, поэтому давай присядем, помозгуем, как и где искать воров. Авось мой опыт и пригодится.
— Чо?! — взревел участковый. — Ты мне советы давать будешь?! А ну пошел отсюдова, пока я добрый, не то я тобой займусь!
— Н-да, — помолчав, сказал Матвей. — А ты ведь хам, паря. — Окинул взглядом начавшую багроветь физиономию участкового. — С рождения такой аль воспитал кто?
— Что… ты… сказал?!
— Не лопни от натуги, а то котлован не закончишь.
Матвей мог бы пояснить этой горилле, что для него хам — любой государственный функционер, без стыда заявляющий посетителям: «Нет, нет, нет!», в то время как это «нет» без особого труда могло бы стать «да». Но для того ему понадобилось бы какое-то усилие души и тела, а он уже привык не совершать над собой никакого насилия, если оно не принесет ему личной пользы. А участковый не понял бы объяснений. Зато, сообразил Соболев, увидев белые от звериного гнева глаза Шавло, этот человек для данного конкретного района России есть закон! И нет силы, способной его укротить.
