Матвей покосился на стопку книг на столе, среди которых находились труды Гермеса Трисмегиста, Лосева, Блаватской, Успенского, Андреева, Рериха и многих других философов и эзотериков современности, а также древних времен, пожал плечами и прямо из постели прыгнул в угол спальни на ковер, где по утрам занимался китайской гимнастикой чигонг-о.
В девятом часу утра он подходил к машине, принадлежавшей ему по легенде, — «Таврии» последнего выпуска с четырехдверным салоном, которую оставил на открытой неохраняемой стоянке возле универсама напротив, и почти сразу же обнаружил группу угонщиков, «щекочущих» автомобили. Мимо двоих из них, стоявших «на атасе», он только что прошел, еще двое стерегли дальний выезд, поглядывая по сторонам, а трое пытались вскрыть «жертву». Делали они это быстро, почти не таясь, один работал с отмычками, двое помогали открыть дверь силой. Если не удавалось сделать это сразу, они тут же спешили к соседней машине, но выбирали не иномарки, а отечественные, вазовские.
Они уже подходили к его машине, и Матвею ничего не оставалось, как сделать вид, будто он ничего не понял и просто идет к своей темно-вишневой «Таврии» с номером «277». Однако выйти из положения с наивной простотой не удалось. Тройка занялась его машиной в тот момент, когда он оказался от нее в пяти шагах.
Стоявшие «на атасе», видимо, не приняли его всерьез, считая, что справиться с парнем в черной безрукавке и джинсах, не сильно мускулистым, в меру высоким, обыкновенным интеллигентным «лохом», смогут и «щупали», поэтому сигнала к отступлению не дали, и самозабвенно трудившаяся троица среагировала лишь на деликатное «привет» Матвея.
— Ребятки, это моя машина, — тихо добавил он, не обращая внимания на вытащенные из карманов ножи и пистолет — «макаров» с облезлым дулом, еще довоенный. Тоскливо заныло под ложечкой: обычные пацаны, потрошители машин, такого оружия иметь не могли. Но, с другой стороны, и на профессиональную засаду ситуация не тянула. И все же что-то это да значило: четвертая стычка за три дня явно выходила на уровень статистического узла, вероятность которого превышала вероятность случайного события.
Если бы угонщики слиняли, извинившись, сделали вид, что ошиблись стоянкой, Матвей не стал бы вмешиваться в их судьбу, «светиться» ему не хотелось до зубной боли. Но старший группы подельников, здоровенный громила с набрякшим лицом дебила, пошел по другому пути.
— «Крутой», что ли? — хрипло прошипел он. — Наделаю дырок, если хоть слово вякнешь! Давай ключи, если это твоя машина. Покатаемся — вернем.
— А болт с левой резьбой и мелкой насечкой тебе не нужен? — вежливо поинтересовался Матвей.
— Чего?! — изумился верзила, одетый с подчеркнутым инфантилизмом — в красные слаксы с бахромой, шлепанцы на босу ногу и в ярко-желтую рубаху с нашитыми розочками. Его дружки были одеты не хуже: в яркие цветастые рубахи с нашивками типа «СС», «КГБ», «НКВД» и другими, в обтягивающие их тощие зады колготки и ботинки на толстой подошве. Наряд угонщиков подчеркивал полное отрицание культуры, это были представители нового поколения «хиппарей», привыкших жить по волчьим законам и признающих только силу. И только у дураков бывает такая убежденность во взгляде, в голосе, такая непререкаемость во взорах, вспомнил Матвей слова Салтыкова-Щедрина.
Длинным скользящим шагом Матвей обошел троицу, обхватил пальцами слоновье запястье старшего, сжал и отобрал у него пистолет точно так же, как сделал это в Рязани, — все это в доли секунды, ребята даже не двинулись с места, для них он просто выпал из поля зрения. Затем пришел черед ножей — пружинных, добротных, как и пистолет, не укладывающихся в аксессуары законопослушных граждан. И лишь спустя секунду Матвей «вошел в контакт» — дал всем троим по морде, чтобы запомнили именно этот последний штрих схватки. Как вся группа «делала ноги», он уже не видел, подумав, что такие попугаи попали на стоянку не для того, чтобы красть автомобили, а для какой-то разведки — уж очень они были заметны. И еще он подумал, что творится что-то странное, каким-то образом связанное со снами и с тем заданием, ради которого его вызвали.
