Укрощенные супруги дружно закивали, что-то забормотали. Дочь продолжала хихикать.
Романов не слышал извинений и обещаний больше не пить и не скандалить. Неожиданно он вспомнил, где видел человека, похожего на Сидякина, и женщину, напоминающую Видову. На дедовой фотокарточке.
Пришлось вернуться в квартиру и в обществе любопытной Дашки разворошить пухлую сумку с архивом деда. Сотни писем, аккуратно упакованные в пачки, перевязанные резиночками. Какие-то счета квартирной платы. Несколько альбомов с фотокарточками. Большие конверты, тоже набитые снимками.
Многочисленные наследники офицера-фронтовика равнодушно отказались от архива, а в музей Роман его не отдал — посчитал оскорбительным для памяти деда.
Через сорок минут на столе перед Романом — изображение трех мужчин в военной форме и девушки с грустными глазами. На обороте четыре фамилии: Семен Видов, Николай Романов, Прохор Сидякин и Клавдия Терещенко. В дополнение к старой фотокарточке — несколько аккуратно упакованных свертков. Письма. На каждом — выписанная четким дедовым почерком, фамилия адресата.
— Отправляйся домой! — приказал он девчонке. — Не бойся, больше бить не станут — побоятся.
— Отец никого не боится! — с детской похвальбой выпалила Дашка. — Дучше я побуду у вас.
Читать дедовы письма при соседке не хотелось, но другого выхода не было. Не выгонять же ее силой?
— Тогда сядь на диван, возьми какую-нибудь книжку и — ни звука! Дашка так и поступила. Сидела с раскрытой книгой на сжатых коленях, но смотрела не в нее — на Романова. А он забыл об ожидающем его в офисе компаньоне, о непонятных заказчиках, о странном совпадении, вообще обо всем, всматривался в лица фронтовиков. Гордые черты лица капитана, выпирающий подбородок старшины, грустные, задумчивые глаза женщины…
Насмотревшись, детектив прислонил фотокарточку к графину с водой, вскрыл первую пачку и углубился в чтение. То и дело вглядывался в фото, будто сверял прочитанное с изображенными людьми, спрашивал — о них ли идет речь или это надуманно?
"… Отвечаю на ваше письмо. Действительно, в сорок первом году я командовал дивизионным «смершем».
Расшифровываю: Смерть шпионам. Мы тщательно расследовали бомбежку колонны стрелкового батальона, в том числе, гибель командира батальона капитана Видова. Были допрошены два десятка бойцов и младших командиров. Найти убийцу комбата не удалось…"
Подпись неразборчива.
Война перепахала степь. Там где раньше — красочныя россыпь цветов и колосящиеся нивы, — воронки, полузасыпанные траншеи, траурные надгробья обгоревших дымовых труб. По пыльным дорогам ползут военные грузовики с прицепленными пушками, танки, повозки, запряженные усталыми лошадьми, по обочинам, стараясь не мешать технике, пылит пехота.
Обычная картинка военной поры.
Старший лейтенант Романов вылез из кабины грузовика, поблагодарил водителя и захромал к единственному в деревне целому дому, перед которым стоял автоматчик. Рано все же покинул он госпиталь, не послушался совета врачей — подлечить раненную ногу, не торопиться. Вот и приходится хромать, на подобии инвалида с протезом.
Деревенская изба под соломенной крышей — штаб части. Об этом говорят несколько подседланных коней, торопливо курящие на крыльце писаря и ординарцы, выглядывающая из окошка девица в военной форме — машинистка либо телефонистка.
Автоматчик окинул взглядом подошедшего командира. Выгоревшая, заштопаная гимнастерка, поношенные галифе, стоптанные сапоги, на плечах старлейские погоны — крылышками. Прихрамывает. Сразу видно — свой брат, фронтовик! Поэтому часовой не стал требовать пред"явления документов, словесного пароля.
— Штаб батальона? — спросил старший лейтенант, поправляя на спине защитного цвета котомку.
— Так точно, — лениво ответил автоматчик, не козыряя и не принимая стойки смирно. — Начштаба капитан Нечитайло — там, под деревом.
Ну, что ж, ничего страшного, придется докладывать не комбату — первому его заместителю. Правда, по отзывам полковых штабников капитан Видов — вредная личность, не признает авторитет высоких армейских чинов. Режет правду-матку прямо в глаза, поэтому и дослужился только до комбата, не вырос выше капитана. Не дай Бог, обидит его поступок нового ротного.
