Внимание, еще один герой! Хозяин квартиры, по непроверенным данным, сдающий ее Сидякину. Конечно, для любовных утех. Узкие глаза — китайско-монгольская раса, бородка клинышком, без усов, волосы на голове прилизаны, нос придавлен, переносица широченная. Здоровенный, накачанный мужик. Карток Ян Янович. Фамилие и имя никак не стыкуется с внешностью, возможно, вымышлены. Вот с ним придется поработать. Хотя бы с целью выяснить истинное лицо заказчика.
Его жена, Полина. Отчество не указано. Либо по причине бабьей глупости, либо она для шестерок ревнивого мужа Видовой не представляет ценности. Скорей всего, последнее. Подстать мужу массивная, с грудями-сопками, мощными бедрами. Глаза такие же испуганные. Остальное напоминает фоторобот, некий шаблон. Жирно подведенные глаза с загнутыми ресницами, так же сильно намалеванные губы, нарумяненые щеки. Сейчас по улицам Москвы разгуливают тысячи таких красоток-давалок.
Покончив с фотопасьянсом, который пока-что не сложился, Романов принялся собираться на работу. Натягивая тесные джинсы, застегивая пистолетную сбрую, начищая ботинки, он то и дело подходил к столу и критически оглядывал веер. Не переворачивая, отодвинул в сторону фотографии домовладельца с супругой и начальника охраны героя-любовника. Про запас. После всех этих манипуляций на первый план выдвинулся типовой любовный треугольник.
Сидякин?… Где пересеклись его пути с частным детективом? То, Роман видел наивно-волевого мужика — никаких сомнений, но где, при каких обстоятельствах?
Господи, он уже опаздывает, поглядев на наручные часы, встрепенулся сыщик, Петька, небось, паникует, собирается мчаться будить заспавшегося собутыльника. О том, что тот находится в опасности, Дружинин даже не помыслит — какая может быть опасность за стальными дверями с хитрыми израильскими замками?
Выйти из квартиры Роман не успел — в дверь неожиданно загрохали кулаками и, кажется, ногами. Неужели, Дружинин? На него непохоже — обычно жмет кнопку звонка или пользуется запасным комплектом ключей.
— Кто там хулиганит? Вот сейчас выйду и надеру уши!
Скорей всего, испытывают на прочность дверь не пацаны, которым адресована смешная по нынешним временам угроза. Поэтому сыщик привычным жестом прошелся по кобуре с дремлющим «макарычем».
— Откройте, дядя Рома… Не надо меня бить, папочка, я ни в чем не провинилась! — визжала на самой высокой ноте Дарья. — Ой, больно!
— Не трогай доченьку, — хриплый голос принадлежал Дашкиной матери.
— Не то порешу! Несчастная моя кровинушка, отец достался — вампир. Из нас кровь сосет.
— Молчи, шлюха подзаборная, допросишься — врежу по морде… Кровинушка, говоришь, доченька? А она, курва, признает родителя? Сейчас ноги с руками перевяжу, голову в задницу засуну!
Все понятно — у соседей идет очередная разборка. Глава семьи, по пьянке, решил, что его мало уважают, вот и вознамерился показать свою власть! Пьяная вдребезги его половина немедленно встала на защиту дочери. Как бы схватка не кончилась кровью.
Романов торопливо отпер замки, распахнул дверь. Мимо него мышкой, удирающей от разьяренного кота, скользнула растрепанная девушка. Затаилась за его спиной, орошая ее обильными слезами.
Появление соседа еще больше взьярило Степана. Он ударил ногой жену, цепляющуюся за его грязную рубашку. С такой силой, что та свалилась на плиточный пол площадки. Заревел быком-производителем.
— Защитника нашла, сука? Поганый мент, думаешь, не знаю, что ты пользуешь несовершенолетнюю? Вот возьму и наведу обоим кранты — ни один прокурор не осудит.
— Не трожь доченьку! — снова вцепилась в подол мужней рубашки подскочившая женщина. — Не трожь!
Привычно перехватив руку соседа, Роман резко крутнул ее. Молоток выпал. Степан захрипел, закашлялся.
— Не бей мужа, мент! — тут же завизжала его супруга и собутыльница. — Степушка, врежь ему по круглым!
Не отпуская, прижатого к стене, хрипящего Степана, Романов ногой невежливо подтолкнул к нему жену. Дарья перестала плакать и теперь весело хихикала.
— Учтите, соседи, еще один такой скандальчик — будете любоваться на небо в крупную клетку. Надеюсь поняли, — для наглядности он пошевелил заведенной за спину Степановой рукой. Тот охнул от боли, торопливо что-то забормотал. — Значит, порешили? И чтоб — мир и тишина, понятно?
