— И среди рабов есть люди с черной кожей, но белым сердцем.
— Беги, благородный ребенок, но опасайся самой себя.
— Почему себя?
— А потому что в России слово «жалеть» синоним слову «любить». Пожалеешь — влюбишься.
— Еще чего не хватало! — искренне вырвалось у Лидочки. — Я тысячу лет замужем!
— Простите, не знал. Вы так молодо выглядите.
Сбежав с веранды, Лидочка увидела, что Матвей Шавло идет один, Алмазова он где-то потерял. Матвей заметил Лиду, но не сделал попытки к ней приблизиться и заговорить. Словно не заметил. Он был чем-то удручен или опечален, но Лидочке не было его жалко — каждый в наше время заводит себе друзей по вкусу.
В движениях людей, в запутанном и совсем не санаторном рисунке их действий, в напряжении их отношений Лидочка ощущала предчувствие беды, которая должна скоро обрушиться на этот тихий уголок.
«Я как черепаха — мне тысяча лет, — думала она, — я знаю, что будет наводнение, что идет ураган, а никто не хочет этого видеть. Вы все погибнете в его волнах… И ты, Матя Шавло, талантливый физик с усиками а-ля Гитлер, погибнешь раньше всех».
Сзади Александрийский окликнул Матю:
— Матвей Ипполитович, вы не спешите?
— Я совершенно свободен.
— Ваш собеседник вас отпустил?
— Если вы имеете в виду Алмазова, то они, по-моему, никого и никогда не отпускают на волю.
— Может, у вас найдется минутка, чтобы просветить меня по поводу излучения нейтронов?
Лидочка пошла дальше и уже не слышала, о чем они разговаривали.
* * *
Ванюша сгреб громадную кучу листьев и стоял, рассматривая ее, как муравей глядит на Эверест.
— Я готова вам помочь, — сказала Лидочка.
— Вы? Зачем вы пришли? Не надо было приходить.
Ванюша промок. Кепка была ему велика, а ватник висел на нем, как на вешалке. Он был карикатурен. Оказывается, если человека обрить, а потом дать обрасти щетиной, если его малость поморить голодом, затем натянуть на него грязный ватник и рваный треух или кепку, он становится непривлекательным и неумным. Как правило. В том сила ватника и лагерной стрижки, что любой лейтенант охраны искренне считает себя умнее, добрее и лучше, чем заключенный, имеющий гражданское звание академика или писателя-сказочника.
— Я не шучу, я на самом деле хотела вам помочь.
— Я все сделал. Уходите, пожалуйста.
— А если бы на мне тоже был такой ватник? — спросила Лидочка.
— В том-то и беда, — сказал аспирант, — что вы смогли остаться человеком, а я сдался. Я всегда им сдаюсь. Мне так хочется быть свободным, что я всегда им сдаюсь. Вы даже не представляете, что они со мной делают!
Он готов был заплакать и потому повернулся и быстро пошел прочь, в чащу, не разбирая дороги. Он волочил за собой грабли, и они подпрыгивали зубьями вверх.
Наверное, надо было вернуться — без зонтика совсем промокнешь. Но Лидочке так не хотелось в комнаты, что она решила чуть пройтись и тут же, как назло, натолкнулась на Алмазова. Лидочка понадеялась, что он ее не заметит, но он заметил, широко улыбнулся. Он был очень здоровым и хорошо скроенным человеком. И мог бы показаться приятным, но от улыбки его лицо становилось подлым.
— Иваницкая, — сказал он. — Я до сих пор испытываю неловкость от вчерашнего инцидента. И я постараюсь искупить свою вину. Знаете, что я предлагаю? Заходите к нам с Альбиной. У меня есть чудесные конфеты — вишня в коньяке. Не приходилось пробовать?
— Большое спасибо, — ответила Лидочка с легким придыханием. Так королева Виктория отвечала индийскому набобу на предложение подарить ей алмаз Кохинор.
— Замечательно, — сказал Алмазов. — Вы меня обнадежили. Теперь я буду в нетерпении ждать.
И неожиданно он схватил Лидочку за подбородок так крепко, что стало больно, и повернул ее голову к себе, чтобы заглянуть ей в глаза. А его глаза казались слепыми.
Лидочка рванулась, правда, несильно — уж очень растерялась, а Алмазов уже отпустил, как бы отбросил за ненадобностью ее лицо и сказал, делая первый шаг в сторону:
— Молодец, девочка. Мы будем дружить.
Лидочке хотелось крикнуть ему вслед что-нибудь обидное, но разве найдешь слова, когда тебя шлепнули и тут же ушли.
Без сомнения, если бы Александрийский увидел сейчас эту сцену, он бы съязвил что-нибудь о Лидочкиной жалости к мужчинам. Хорошо, что он не видел.
