Я согласился…
Такова легенда, которой я должен придерживаться, нравится мне это или нет.
Все равно в этом была какая-то запредельная, не поддающаяся осмыслению мистика. На роду мне, что ли, написано то и дело натыкаться на упрятанные ди звездолеты? Если даже я сплю, дверь вот она, перед носом. Реальней не бывает. Итак, я вновь оказался в тупике, перед лицом понуждающей меня к действию необходимости, не имея на этот раз ни поддержки земных друзей-хранителей, ни волшебного пояса, позволявшего мне оборачиваться Серым волком — да-да, именно тем существом, которое помогло царевичу добыть Елену Прекрасную.
На это раз я был родом из губошлепов — примитивного племени, представители которого чуть что бежали в тюрягу замаливать грехи.
Некоторое время, пытаясь отворить дверь, я мучился с ментальными формулами. Все было напрасно. Без помощи нанявшего меня попечителя здесь не обойтись, а связаться с ним я мог только через «Быстролетного».
Вот с какими мыслями вернулся я в свою камеру. Вверх Иуда поднимался веселее. Молча мы улеглись спать. Иуда отключился сразу, тут же принялся повизгивать и дергаться во сне. Я наградил его роскошным сном — пусть хотя бы видением озарит его свет райского уголка, именуемого Землей. Я провел его по нашим лесам, распахнул морскую ширь, дал возможность воочию полюбоваться голубыми небесами. Мне же в ту ночь приснился берег моря, покосившаяся изба, старуха, требовавшая у меня то новое корыто, то просторную избу, то столбовое дворянство, то царство. Каждый раз я был вынужден идти на берег и звать золотую рыбку. При этом сам я представал во сне то Гитлером, то Чарли Чаплиным.
Утром, после подъема спросил у Иуды.
— Что привиделось? Всю ночь ворочался.
Тот удивленно глянул на меня, почесал голову.
— Как это привиделось? Учитель, что может привидеться в часы ночного отдыха. Лег — отдыхай.
Теперь я с некоторым удивлением глянул на него.
Чего ради я старался?
Между тем сокамерники продолжали донимать меня просьбами рассказать что-нибудь дозволенное. Делать было нечего. На следующий день я поведал про Кощея Бессмертного, заключенного мамкой Моревной в темницу, где его подвесили на цепях, в полной темноте, без хлеба и питья. Скоро Кощей обессилел, стал прозрачным. Поведал о Иване-гарцуковом сыне, бездумно поддавшемся нечистому желанию и в нарушение приказа сунувшему ключ в запретную скважину. Заветную дверь тоже описал — металлическая, в рост поселянина плита, формой напоминает вытянутый круг. С горечью рассказал о том, как гарцуков сын напоил ключевой водой злодея, и тот воспрянул, порвал цепи и унес мамку Моревну в пещеру. На этом прервал рассказ, оставив продолжение на завтра. Не тут-то было — заключенные тут же в камере устроили дискуссию и скоро вынесли решение продолжать «немедля». Часовой для верности ткнул меня тупым концом копья в ребра. Правда, дали передохнуть, сами в это время занялись обсуждением услышанного, после которого единодушно пришли к выводу, что в этой сказке речь идет о Черном злыдне, превращающим добропорядочных поселян в неких жутких тварей, отличающихся прозрачностью. Страж авторитетно подтвердил — точно, это про Черного гарцука.
С той поры зажили мы в камере весело, душа в душу. Сулла постоянно держался возле меня, расспросами не докучал, только иной раз вопросительно посматривал в мою сторону — видно, ждал призыва. Пришел, мол, твой час, Иуда, ступай, служи истине! Я в свою очередь рассказывал товарищам по несчастью байки о нечистой силе, которую они тот час окрестили «прозрачной». Рассказывал об упырях, ведьмах, русалках, вилах, домовых, гномах, гобблинах, чудовищных орках, мелких, снующих тут и там абасах[3] — одним словах, о тех таинственных сущностях, хранителем которых я являлся на далекой, отсюда невидимой Земле. После того, как нога у Этты перестала болеть, мне вышло заметное ослабление режима. Днем, когда узников гоняли в каменоломни, где ломали пласты известняка, ко мне стали приходить из столичного поселения всякие болявые-корявые, увечные, хворые. Несли свои немощи, язвы, бельма, нарывы, грудные жабы, распухшие глотки, иссохшие руки и ноги. Со всеми надо было поговорить, всех утешить, кому в силах помочь — помогал. Пока лечебные снадобья были, спасал многих, потом как-то поклонился собравшейся толпе и заявил.
