Денег нашему хозяину оказалось недостаточно, теперь мы должны еще на него и работать. Он оставил нам ящик с остатками шерсти. В тусклом свете, который пробивается в верхний подвал, а то и во мраке нашей норы я распускаю старые шерстяные вещи, а Янина вяжет из этой шерсти чулки и носки. Это кропотливая работа. Мы за это ничего не получаем. Но все же хорошо, что у нас есть работа, потому что она хоть немного отвлекает от гнетущих мыслей.
Вся наша непосредственная связь с внешним миром — встречи с Б., с булочником и ежедневные появления полоумной хозяйки. Но небольшой круг верных людей знает о нашем призрачном существовании. Иногда они передают с булочником для нас продукты, но у нас такое чувство, что до нас доходит только половина. К сожалению, доставка почты от Кристы, нашего единственного источника жизни, постоянно находится под угрозой. Польский врач, которому Криста отправляла письма, дал нам знать, что все это предприятие для него, пожалуй, слишком опасно и он был бы рад, если бы мы воспользовались другим адресом. Теперь нам приходилось пускать почту в обход через Краков, из-за чего возникали большие сложности. Часто заказные письма, в которые Криста вкладывала деньги, доходили до нас пустыми. А наш хозяин и булочник этих писем ждали. И если мы не получали ничего, что касалось их требований, они заявляли, что представляли себе все это иначе и что, если дело и дальше пойдет так, они не уверены в нашем будущем.
Одна оплошность едва не стоила нам жизни. Донимаемый хозяином и булочником, я был вынужден направить Кристе новый отчаянный крик о помощи. Впав в панику и опасаясь, что ее помощь придет слишком поздно, Криста послала заказное письмо не через Краков, а прямо сюда, нашему хозяину. На наше несчастье, письмо попало в руки почтмейстера Вигана.
Виган — человек опасный, убежденный антисемит, добровольно принимавший участие в уничтожении евреев. Еще раньше, когда нам разрешали получать почту в гетто, его заинтересовали мои письма, на которые Криста наклеивала филателистические марки. Филателистом он был даже более страстным, чем антисемитом, и как-то вызвал меня к себе через почтальона. Он потребовал от меня марок для своей коллекции, предложив взамен хлеба. Евреям было запрещено заходить на почту. Виган впускал и выпускал меня через заднюю дверь. Теперь же письмо, на которое Криста с лучшими намерениями наклеила приметные марки, попало в руки этого почтмейстера-филателиста. Виган тут же сообразил: филателист должен быть жив, и решил все разузнать. К счастью, второй почтовый чиновник, Лазаревич, был порядочным человеком. Он знал о нашем убежище и не выдал его. Лазаревич взял опасное письмо и велел доставить его нашему хозяину, а в ближайшее воскресенье рассказал Б. в церкви о случившемся на почте. Поскольку письмо исчезло, Виган постепенно забыл о происшествии. Однако наш хозяин устроил нам дома — то есть в подвале, в темноте — ужасный скандал. Я тут же написал Кристе и умолял ее посылать почту только через Краков. Но мы боимся каждый день, что вдогонку за первым могло быть отправлено еще одно письмо. Оно стало бы нашим смертным приговором.
Всякое соприкосновение с внешним миром — как столкновение враждебных светил, угрожающее нашему странному существованию. Едва мы избавились от страха, что еще одно письмо от Кристы могло быть в пути и что это письмо попадет в руки почтмейстера, как нас настигла другая неожиданность. Рихард, второй сын Янины, неожиданно вынырнул из тьмы преследований, обрушившихся на евреев, и появился у нас.
Он прежде жил в Збараже, но потом, продав все имущество, купил себе фальшивое свидетельство арийского происхождения и жил в Кракове, будто он не еврей. В Польше многие занимались изготовлением таких липовых свидетельств, продавая их за большие деньги. Однако в большинстве своем эти люди были вымогателями. Рихарду не повезло, и он попал к ним в лапы. Благодаря фальшивым документам он мог жить за пределами гетто, среди поляков, но его постоянно донимали требованиями денег и угрозами бессовестные дельцы, перед которыми он был совершенно беспомощен. Когда он в конце концов оказался не в состоянии достать больше ни одного злотого, вымогатели решили донести на него. Рихард бежал после множества приключений, в полном изнеможении, словно выбившийся из сил затравленный зверь, он залег в нашу нору. Началась ужасная борьба с нашим хозяином. Б. ни при каких обстоятельствах не желал принять Рихарда в убежище, и лишь после настойчивых просьб, во время которых мне приходилось перед ним бесконечно унижаться, он нехотя согласился, чтобы сын Янины остался. Однако в ответ он предъявил нам жесткие условия. Рихард явился в довольно хорошем костюме, оставшемся еще от его «арийских» времен в Кракове. Он должен был снять костюм и отдать его Б., то есть получалось, что хозяин великодушно обменял этот костюм на совершенно разодранные брюки. Разумеется, Рихард, плохо одетый, мерз в нашем холодном погребе, и Янине пришлось отдать ему кофту. В качестве кровати Б. пожертвовал Рихарду большую доску. Так мы и жили втроем, словно кроты под землей.
