В кругу этого уважаемого семейства мне пришлось прожить чуть ли не целый месяц, проводя дни в балагурстве, игре в пикет и попойках. Это бездействие, которым я уже начинал тяготиться, наконец прекратилось. Поле вознамерился вернуться к своим обычным подвигам. Мы отправились на охоту, но вся наша добыча состояла из нескольких злосчастных угольных судов и неважного шлюпа.
Наступала весна, а мы так и не раздобыли ничего серьезного. Капитан был сумрачен; Флёрио ругался с раннего утра до поздней ночи; весь экипаж впал в уныние.
Как-то около полуночи, выйдя из небольшой бухты недалеко от Дюнкирхена, мы направились к берегам Англии. Вдруг луна, выступившая из-за облаков, разлила свой свет на воды пролива. На недалеком расстоянии забелели паруса. Поле узнал военный бриг. «Ребята, он наш!» В одно мгновение он скомандовал на абордаж. Англичане защищались с ожесточением; на палубе завязался отчаянный рукопашный бой. Флёрио, который бросился на неприятеля одним из первых, пал мертвым. Поле был ранен, но он достойно отомстил за смерть своего помощника. Неприятели валились как мухи вокруг него; никогда я не видел такой резни. За десять минут мы овладели кораблем. Двенадцать человек из нашего экипажа пали в сражении. В числе погибших был некто Лебель, так поразительно похожий на меня, что это постоянно давало повод к недоразумениям. Я вспомнил, что у моего двойника бумаги были в полном порядке. «Куда ни шло! — подумал я. — Лебеля выбросят на съедение рыбам, ему не понадобится паспорт, а его документы отлично сгодятся мне».
Эта мысль показалась мне великолепной. Я боялся лишь одного: что Лебель оставил свои бумаги в конторе у судовладельца. Легко представить мою радость, когда я ощупал портмоне на груди мертвеца. Я схватил бумаги, пока никто этого не видел, и когда бросили в море мешки с песком, в которые поместили тела убитых, — у меня будто свалилась гора с плеч при мысли, что я раз и навсегда избавился от этого несносного Видока, который сыграл со мной столько скверных шуток.
Однако я был не вполне спокоен: Дюфальи знал мое имя. Это обстоятельство смущало и раздражало меня. Чтобы ничего более не опасаться, я решился уговорить его сохранить мою тайну. Но Дюфальи нигде не было. Что с ним стряслось? Я стал искать его и обнаружил за бочонками можжевеловой водки распростертое тело. Это был Дюфальи. Я встряхнул его, перевернул… он был весь черный… Вот какова была кончина моего покровителя: вероятно, удар, разрыв сердца или смерть от пьянства положили конец его бурной карьере.
Я вернулся на бриг, где Поле оставил меня с капитаном, сторожившим добычу, и пятью матросами с «Реванша». Мы закрыли люки, чтобы надежнее охранять наших пленных, и стали приближаться к берегу, чтобы по возможности идти вдоль него до самой Булони. Но пушечные выстрелы с английского корабля, прежде чем мы овладели им, уже успели привлечь в нашу сторону один из английских фрегатов. Он шел на нас на всех парусах и вскоре подошел так близко, что снаряды из его орудий миновали нас и летели дальше. Фрегат преследовал нас таким образом до самого Кале. Вдруг море стало бурным, подул сильный береговой ветер, налетел шквал. Мы полагали, что фрегат удалится из опасения потерпеть крушение у скал. Ветер гнал его по направлению к берегу, судну приходилось одновременно бороться против всех стихий, единственным средством спасения было бы сесть на мель. В одно мгновение фрегат очутился под перекрестной стрельбой батарей с прибрежья; отовсюду на него сыпались градом бомбы, картечь, снаряды. И вот фрегат погрузился в воду, и не было никакой возможности спасти его.
Час спустя рассвело. По волнам носились обломки корабля. За одну из мачт судорожно ухватились мужчина и женщина; утопающие махали нам носовым платком. Мы намеревались обогнуть мыс Грене, когда заметили сигналы несчастных. Мне показалось, что нам удастся их спасти. Я предложил это капитану, и, когда он отказался предоставить в наше распоряжение шлюпку, в порыве непонятного для меня сострадания я вышел из себя и пригрозил размозжить ему голову.
