Получив эти инструкции, граф Л*** отправился в Италию и скоро очутился во Франции вместе с лигурийскими новобранцами. Полковник Обри принял его радушно, как брата, которого увидел после многих лет разлуки. Бертран вскоре сделался гордостью полка: он был умен, всесторонне образован и близко сошелся с некоторыми олимпийцами, которые сочли за честь представить его своим товарищам. Бертран был посвящен в члены общества и не замедлил обратиться с докладом к министру.
То, что я рассказал об олимпийцах и Бертране, я узнал от него самого. Вот при каких обстоятельствах он поверил мне тайну порученной ему миссии.
В Булони дуэли происходят сплошь и рядом; несчастная мания на поединки распространилась даже на миролюбивых моряков, служащих во флотилии под начальством адмирала Вервеля. Неподалеку от лагеря, у подножия холма, была маленькая роща, где почти ежедневно около дюжины молодцов исполняли, как говорится, долг чести.
Однажды, находясь на склоне, на котором расположились бараки лагеря, я заметил внизу двух субъектов, которые, поспешно сбросив одежду, готовились стать в позицию с рапирами в руках; тут же присутствовали их секунданты. Противники скрестили рапиры; один из них, поменьше ростом, — сержант-канонир — отчаянно защищался от выпадов своего более сильного противника. В одно мгновение мне показалось, что тот его вот-вот пронзит, как вдруг несчастный исчез, будто его поглотила земля; вслед за этим раздался взрыв хохота. Меня стало разбирать любопытство; я подошел к собравшимся как раз кстати, чтобы помочь им вытащить бедного малого из канавы, в которую выбрасывали отходы из корыт для поросят. Он был покрыт грязью с головы до пят. Свежий воздух оживил его, но он боялся дышать, чтобы в рот и глаза не попала покрывавшая его зловонная жижа. Находясь в столь плачевном состоянии, он выслушивал насмешки. Меня возмутило такое отсутствие сострадания, и под влиянием негодования я бросил на противника бедной жертвы вызывающий взгляд, который между военными не требует пояснения. «Достаточно, — сказал он, — я жду тебя». Едва я успел встать в позицию, как заметил на руке противника знакомый мне знак: изображение якоря, лапы которого перевиты змеей. Я набросился на него и попал в грудь около правого соска. «Я ранен, — сказал он, — до первой крови деремся, что ли?» — «До первой крови», — ответил я и, недолго думая, разорвал свою рубашку и стал перевязывать его рану. Для этого надо было обнажить грудь; я угадал место, где помещалась голова змеи, в это место я и целился.
Заметив, что я внимательно рассматриваю то рисунок на его груди, то черты его лица, мой противник заволновался. Я поспешил шепнуть ему: «Я знаю, кто ты, но не бойся, я сама скромность». — «Я также знаю тебя, — ответил он, пожимая мне руку, — и также буду нем как могила».
Человек, который поклялся мне хранить молчание, был беглым каторжником с тулонских галер. Он сообщил мне свое фальшивое имя и объяснил, что он вахмистр 10-го драгунского полка, где своей роскошной жизнью и кутежами затмевал всех полковых офицеров. Пока мы поверяли друг другу свои тайны, солдат, за которого я вступился, пытался смыть с себя грязь в соседнем ручье. Он вскоре присоединился к нам. Компания несколько поуспокоилась. Не было больше и речи о ссоре.
Вахмистр, которого я мало знал, предложил скрепить мировую у «Золотой пушки», где всегда можно было найти превосходную рыбу и жирных уток. Он угостил нас на славу завтраком, длившимся до ужина. За ужин заплатила противная партия. Наконец, общество разошлось. Вахмистр обещал мне свидеться, а сержант не успокоился, пока я не согласился проводить его до дома. Этим сержантом был Бертран; он занимал квартиру, достойную офицера высшего чина. Как только мы остались одни, он выразил мне свою признательность. Он обратился ко мне со всевозможными предложениями и, поскольку я не принял ни одного из них, сказал: «Вы, может быть, думаете, что я хвастаю и не могу ничего для вас сделать? Я не более чем унтер-офицер, это правда, но не желаю повышения — я не тщеславен. Все олимпийцы такие же, как и я: они мало заботятся о каком-то несчастном чине». Я спросил его, кто это такие — олимпийцы. «Это люди, — ответил он, — поклоняющиеся свободе и проповедующие равенство. Вы хотите сделаться олимпийцем? Я готов услужить — вас примут!»
