Я как-то сразу подумал, что это не ко мне. Есть специально обученные люди, которые лучше меня, торопливее и грамотнее исполнят совет вождя.
Я вспомнил про другое. Про разговоры насчет демократии, которые в последний ельцинский – кто ж тогда знал – год я вел с известным правозащитником Валерием Абрамкиным. При Советах он был реально политзаключенным. И вот он мне сказал, что тюремный опыт убедил его в такой вещи: нашему народу демократия чужда.
Я, конечно, удивился: откуда демократия в тюрьме-то, когда ее и на воле не было? Уж при советской-то власти – точно.
Валерий, однако, уверял меня, что сиживал в камерах, где было настоящее равноправие и полная демократия. Имелись в виду учреждения, где правили мужики, то есть фраера, где не было блатной иерархии. Это работало! Все решалось коллегиально, сходкой. Но если ситуация сильно затягивается во времени, то – внимание! – люди устают, им это перестает нравиться. Тогда появляется некий пахан и ему сдают власть. Люди добровольно снимают тему равенства и братства – и восстанавливают жесткую иерархию.
Про термин «вертикаль власти» мы не слышали в те времена. Я только уточнил, в тогдашних терминах:
– Это ты про то, что на воле описывается термином «твердая рука»?
– Конечно.
Абрамкин, видно, много думал про это, у него были наготове объяснения, литые формулировки:
– Это от потребности многих людей иметь некую внешнюю совесть. Человеку часто хочется, чтоб кто-то снял с него ответственность – и взял на себя. Эта модель, по которой призывали варяга для наведения и поддержания порядка. В тюрьме такое случается, когда появляется новый человек. А бывает, кто-то из своей же камеры берет на себя такую обязанность…
Летом 1999 года мы не знали, кто придет и сделает все как надо.
Ну что же. Раз это есть, раз существует такая потребность – значит, иначе нельзя. (Похоже, люди и женятся по тому же принципу.) Это типа ручейка, который пробивает себе дорогу. Нравится нам это или нет. У нас нет другой страны и другого народа. Надо уметь жить в такой стране, какая есть. Жили же когда-то при так называемом социализме…
Тогдашняя наша дискуссия плавно перетекла на воспоминания про обстрел Белого дома.
Абрамкин и для этого нашел зоновскую аналогию:
– Накопилась критическая масса людей, привыкших к насилию. У таких, когда они никого не бьют, начинается ломка, как у наркоманов. Это по ощущениям похоже на Гражданскую войну. Ну, на Гражданской я не был, но у меня было похожее настроение, когда в зоне начался беспредел, когда в зону вот-вот введут внутренние войска.
Не к ночи будь сказано.
Еще я вспомнил про ситуацию с Пастернаком, на довольно вялую и безобидную книжку которого про доктора Живаго власть крепко обиделась. Тогда тоже выступали различные ткачихи и даже очкарики в строгих костюмах и страстно, волнуясь, говорили о любви к начальству… И острой нелюбви к тем, кто против. Эстетически это не очень, конечно, но по сути понятно желание быть ближе к прямому пути. Из двух вариантов – любить начальство или не любить – предпочтительней, конечно, первый вариант. Счастливы те люди, которые способны испытывать такую любовь искренне! Я практически даже близок к тому чтоб чуть-чуть завидовать им.
Пастернака власть не любила… За что, кстати? Я читал роман очень внимательно – тогда, при самиздате, это еще было возможно, сейчас-то мы чтением перекормлены, – пытаясь найти причину. Так вот крамолы там я нашел две порции: 1 – что-то типа «стало ясно, что коллективизация была ошибкой, и чтоб ее скрыть, была начата большая война, которая собой многое заслонила»; 2 – внимание! – «страна идейно вернулась ко временам диких первобытных пастухов и всевластных вождей, которых обожествляли». Что-то в этом роде. Вот этот второй пункт был наверно сильно обиден: кругом же вроде Европа, цивилизация, костюмы европейские же, а тут такие слова.
Но конечно, никого это не может обмануть. Какая Европа? Я как человек степной, родом из донецких степей, в детстве в огромных количествах насмотрелся на скифских баб – таких каменных истуканов в натуральную величину, их там полно. И потому строки «да скифы мы, да азиаты мы!» (запятые можно ставить, можно нет; смысл меняется только чуть, интонационно) я воспринимал не как поэтическую вольность или шутку, а как жесткую констатацию факта. Скифы – это круто, это была сверхдержава; грубо говоря, они делали что хотели и шугали европейцев. Говоря о том, что у нас дикий народ, я однажды был деликатно прерван вопросом:
