Что же дальше? На бедных негров обрушилась непрошеная и нежданная свобода. Что с ней делать? Ну не на плантациях же вкалывать, в самом деле. Капитализм, его проще в холодных краях насаждать. А на берегу теплых морей, где можно без всякой шубы лежать под пальмой и ждать, когда тебе банан упадет на голову, все не так просто… Сахарная индустрия начала приходить в упадок. Негры ни за какие коврижки не желали обратно на плантации. А деньги?! Да плевать на них. Наполеон одумался и отменил свое решение об отмене рабства, но было, как легко догадаться, уже поздно. Освобожденные рабы, подобно профессору Плейшнеру, подышали уже воздухом свободы и приняли концепцию patria o muerte. Все эти восстания и прочее в таком же духе. Партизанить всяко веселей, чем заниматься однообразным сельскохозяйственным трудом, – это мы прекрасно знаем из чеченских репортажей. Однако ж национально-освободительные движения и революционная романтика – одно, а экономика, которая строилась на сахарном тростнике, – другое. Ее надо было поднимать, и все тут. На новом этапе рабочие руки придумали завозить уже не из Африки (старожилы непременно б баламутили новоприбывших и отвлекали от работы), а из Индии. Причем индусов нанимали за деньги. Те согласились, прибыли и подняли рухнувшую было экономику.
А здешние негры? Любопытно, что белые французы держат их за своих. Даже те, которые голосуют за Ле Пена – правого экстремиста, националиста и кто он там еще. Сидишь, бывало, выпиваешь с таким экзотическим электоратом, а он тебя убеждает: «Эти негры – наши! Они принадлежат нашей культуре, они считают Францию родной, они трудятся – значит, с ними все в порядке, пусть живут. Мы же не расисты. А вот те, которые понаехали из Африки и не уважают наши правила и законы, не хотят работать, а только требуют социальных пособий и специально плодятся, чтоб побольше слупить с государства, – таких нам не надо!»
Примечательно, что, когда расспрашиваешь на ту же тему самих негров, самые буйные из местных бурчат: вот, эти белые – потомки колонизаторов, им по-прежнему почти все принадлежит. Он по-прежнему контролируют промышленность… Среди черных в ходу модное и не очень доброе слово «беке» – это такой старинный африканский термин для обозначения колонизаторов. Некоторые полагают, что это словечко – исковерканное французское et bon, qoi. Тема колониального и рабского прошлого там не забыта напрочь, а напротив, входит в программу воспитания подрастающего поколения. В городке Peti Canal есть памятник рабскому прошлому – в виде здоровенного тамтама на постаменте. А рядом – кладбище, где хоронили рабов, и возле него на холме – храм. К нему ведут ступени, а на них – названия африканских племен, из которых происходят местные, потомки рабов. Я списал эти звучные названия: Congos, Yorubas, Ibos, Oulofs, Peuls, Bamilekes. Сюда возят школьников, среди которых я не видел ни одного белого. Эти школьники почтительно осматривают свои святыни, но, слава Богу, они далеки от радикализма и фанатизма. К такой утешительной мысли я пришел, понаблюдав за тем, как они с увлечением щипали белых туристок за разные места, говоря при этом скабрезности на ломаном английском. Это все, впрочем, вполне деликатно и в рамках приличий.
Вообще же, как показывают опросы общественного мнения и референдумы, даже при наличии какого-то процента сепаратистов в большинстве своем островитяне довольны принадлежностью к великой Франции – ведь все европейские социальные программы тут в действии. Проходя через перекресток улиц Пастера и Манделы к проспекту Мартина Лютера Кинга, понимаешь, что у них там с этим в принципе все спокойно. Так что местные негры, поворчав, вместо учинения массовых беспорядков плавно переходят к позитиву и начинают заслуженно хвастаться: больше половины французской футбольной сборной – уроженцы Гваделупы. Майкл Сильвестр, который играет в «Манчестере» – тоже отсюда, а не откуда-нибудь. А три «Мисс Гваделупы» становились «Мисс Франция». Так-то! Насчет красавиц: они тут, конечно, встречаются, но не сказать, что уж прям на каждом шагу. Все-таки типичная креолка по параметрам куда ближе к Сезарии Эворе, чем к Наоми Кэмпбелл. Увы…
