Пулеметным взводом, в котором я воевал, командовал лейтенант Хаюстов.
Никогда не забуду его.
Смуглый, черноволосый, немножко щеголеватый перебегал он в бою от одного пулеметного расчета к другому, на ходу отдавая короткие приказания. Подбадривал нас:
— Хорошо, хорошо, ребята!..
— Молодцы, молодцы!..
— Так их!..
Возле какого-нибудь замолчавшего вдруг пулемета опускался на землю и, пристроившись рядом с расчетом, помогал быстро найти и устранить неисправность. И снова, не задерживаясь ни минуты, поднимался на ноги... Бегал и бегал с фланга на фланг, словно такой бег, стремительный, непрерывный, помогал ускользать от опасности, ловко лавируя между тысячами пуль и осколков, свистевших в воздухе.
На самом же деле, этот «бег» умножал вероятность попадания в нашего командира.
Что за энергия держала лейтенанта на ногах, заставляла находиться в неутомимом движении?
Каждый солдат в бою обязан вести наблюдение: и за противником, и за соседями, и, конечно же, за сигналами своих командиров. Так требовал БУП — Боевой устав пехоты. И так, в полном соответствии с Уставом, солдаты обычно и поступали. Но я ловил себя на мысли, что в критические минуты боя все чаще наблюдаю за своим командиром — лейтенантом Хаюстовым. Время от времени отрывался от пулемета, только чтобы посмотреть, где он? Увидеть его высокую, то там, то здесь возникающую фигуру.
Впрочем, поступал так не я один.
Другие бойцы взвода тоже признавались, что больше всего боялись в бою потерять из виду лейтенанта.
Хаюстов, как мне теперь кажется, хорошо знал это. Знал и чтобы лучше управлять огнем расчетов, и специально, чтобы они его видели с разных мест, всегда перебегал по полю боя, выпрямившись во весь рост, не пригибаясь.
Хочу быть честным. Когда видел командира взвода таким — негнущимся, невредимым под пулями, я чувствовал себя увереннее.
Взводный с нами!
Значит, все идет своим чередом. Идет, как положено.
Все в порядке!
Лейтенант Хаюстов был года на два или на три старее меня. В нашу часть прибыл из пулеметного училища, какого — сейчас не помню.
Взвод встретил его настороженно.
Попадая на фронт, выпускники военных училищ обычно довольно быстро осваивались с новой обстановкой. Быстро избавлялись в полевых условиях от многих тыловых привычек. Что же касается нашего командира взвода, то лейтенант Хаюстов, похоже, и в действующей армии собирался заводить училищные порядки. По мелочам придирчив, строг; на занятиях по тактической подготовке (а их, пока мы находились на переформировке, было много) часами заставлял ползать по-пластунски, маскироваться, окапываться, атаковать и контратаковать воображаемого «противника».
— Тяжело в учении — легко в бою. Зарубите это себе на носу! — любил он время от времени читать нам нотации. — Это вам не я говорю, не лейтенант Хаюстов. Так учит нас генералиссимус Суворов. Понимаете? Генералиссимус!
Другие командиры взводов на занятиях по тактике старались увести свои подразделения подальше. Где-нибудь в лесу, в заросшем кустарником овражке или просто в высокой траве солдаты могли часок-другой и отдохнуть. Выставляли охрану — бдительный часовой предупредит о приближении ротного или другого вышестоящего начальства. В шутку такое времяпрепровождение солдаты называли: практическое занятие на тему «Сон и его боевое охранение».
Нам же от нашего командира взвода поблажки — никакой!
Едва успевала прозвучать команда «Перекур!», солдаты, рассевшись вокруг Хаюстова, только успевали насладиться первыми затяжками махорки, как лейтенант уже стремительно вскакивал на ноги и, быстро отряхнувшись, оправив гимнастерку, ни на кого не глядя, командовал:
— Кан-чай перекур!
И ждал после этого еще ровно столько, сколько нужно не докурить, а хотя бы притушить, куда-нибудь упрятать недокуренную папироску.
Кто-то, случалось, еще и поплевать на окурок не успевал, а лейтенант, весь дрожа от нетерпения, уже выбрасывал в сторону руку:
— Ста-а-ановись!
Некоторые командиры любили кончать занятия пораньше, с расчетом, не спеша прибыть в расположение части к обеду или ужину. Наш взводный завершал после всех. Зато в пути, чтобы наверстать упущенное, неожиданно командовал:
