А на следующий день у входа в ресторан «Континенталь» всех нас, советских участников конференции, задержала местная охрана, и нам было сурово сказано: в ресторане будут обслуживаться только международные участники. Вчера вы прошли в виду ошибки персонала. Так что все, кто не иностранцы — обедайте где хотите. Иностранцы прошли внутрь, не очень понимая, в чём дело, а мы остались стоять у входа, словно оплёванные. Не знаю как остальным, а мне было безумно стыдно. Тогда я в первый раз отчётливо подумал, что от гражданства страны, которая унижает своих граждан таким вот омерзительным образом, необходимо избавиться как можно скорее. Всё это случилось ещё при советской власти, поэтому я не мог броситься на поиски новой родины немедленно. Тем не менее, это происшествие оказало огромное влияние на мой последующий выбор годы спустя, уже после того как разъяренное быдло прогнало проворовавшихся коммунистов из Кремля, и партократия сменилась бандитократией.
Мои потрясения на конференции "ресторанным фиаско" отнюдь не закончились. После неудавшегося обеда меня окончательно добил доклад одного из достойно пообедавших участников конференции. Был он, вероятно, голландцем, потому что звали его ван дер Стул. Может быть, вовсе и не стул, а какая-то другая мебель, но «ван» и «дер» в его имени точно присутствовали. Он вышел на сцену, стал перед микрофоном и представился. От одного только его представления меня затрясло. Уверенный в себе, прекрасно одетый мужчина сказал, что является владельцем и президентом высокотехнологичной компании, где работает двести тридцать человек. В основном это были операторы каких-то спецЭВМ, обслуживающих автоматизированный процесс производства, и он хотел использовать достижения инженерной психологии для интенсификации труда операторов, чтобы повысить прибыли принадлежащей ему компании.
Меня поразила до кишечных колик его манера держаться: очень просто, непринуждённо, в то же время очень уверенно, элегантно, и с большим достоинством. Я смотрел на этого волшебного докладчика из другого мира, и видел то, чего, вероятно, не видели все остальные: с самого начала выступления вокруг этого человека образовалась аура свободной, достойной и обеспеченной жизни, которую никто никогда не сминал, не корёжил, не приучал робко с просительным видом входить в кабинеты, стоять в унизительных многочасовых очередях, вышагивать на демонстрациях под бдительным оком милиции, неся идиотские транспаранты под присмотром местной парторганизации. Эта чудесная аура показала мне в течение нескольких секунд то, чего никакие радиоголоса не могли бы рассказать по радио. Эта аура объяснила мне, как должен выглядеть и чувствовать себя изнутри нормальный человек. Она показала мне, насколько моё внутреннее «я» изувечено и изломано той средой, в которой я вырос. Я мысленно представил себе внутреннее самоощущение этого свободного человека и сравнил его со своим, придавленным. Затем я мысленно сравнил его жизненную карьеру со своей: донашиваю единственный приличный костюм и ботинки, живу у тётушки на голове в однокомнатной квартире, своего жилья не предвидится, зарплата рыдает, и даже возможная кандидатская степень мало чего даст в плане возможности приобрести собственное жильё и более-менее достойно существовать.
Доклада я уже не слушал. Я сидел со сжавшимся сердцем, чувствуя себя растоптанным куском дерьма, кусал губы от стыда и желал как можно скорее убраться с этой коференции, на которой мне показали, какой я жалкий урод, и как по-настоящему выглядят и живут нормальные люди. Я страшно жалел, что моё имя не начинается с "ван дер", и я не живу в Голландии.
Ныне я живу в США, не бедствую, но до сих пор омерзительное ощущение стыда и униженности периодически преследует меня в ночных кошмарах. Это ощущение стыда проявляется подложечной тошнотой всякий раз, когда мне приходится переходить с английского на русский, и вероятно не оставит меня до тех пор, пока я окончательно не забуду русский язык — язык страны, которая унижала моё человеческое достоинство сорок один год.
