«Огромное вам спасибо, – ободрил меня он. – Боюсь, я недооценил трудности поставленной задачи. Но этот список чрезвычайно для меня ценен».
«Да, времени на него ушла уйма», – заметил я.
«А теперь, – продолжал он, – мне хотелось бы получить от вас перечень магазинов хозяйственного инвентаря, ведь все они торгуют фаянсовой посудой».
«Хорошо», – согласился я.
«Приходите завтра вечером в семь: посмотрим, как у вас продвигается дело. Только не перенапрягайтесь. Отдохнуть часок-другой в мюзик-холле Дэя после трудов праведных вам не повредит».
Мистер Пиннер рассмеялся, а у меня по спине пробежал холодок: на его нижнем втором слева зубе красовалась дурно изготовленная золотая пломба.
Шерлок Холмс с нескрываемым удовольствием потер руки, а я воззрился на нашего клиента в полном недоумении.
– Вы вправе удивляться, доктор Ватсон, – продолжал мистер Пайкрофт, – но дело тут вот в чем. В Лондоне брат моего шефа со смехом заявил, что к Мосону я не явлюсь, и тогда мне бросилась в глаза сверкнувшая у него во рту золотая пломба – в точности такая же, как эта. Голос и телосложение у братьев тоже ничем не различались: такого рода отличий легко добиться с помощью бритвы и парика. Сообразив это, я уже не сомневался, что передо мной тот же самый человек. Случается, конечно, что братья походят друг на друга как две капли воды, но одинаковые пломбы на одном и том же зубе – увольте. Шеф с поклоном проводил меня до двери, и я очутился на улице, совершенно ошарашенный. Доплелся до гостиницы, окунул голову в тазик с холодной водой и попытался разобраться, что к чему. С какой стати этот тип отослал меня из Лондона в Бирмингем? Почему опередил? Чего ради написал письмо сам себе? Все эти вопросы загнали меня в полный тупик, ни малейшего смысла я не улавливал. И вдруг меня озарило: что непонятно мне – мистеру Шерлоку Холмсу будет яснее ясного. Я поспешил на вечерний поезд, чтобы утром с ним увидеться, а затем поехать втроем в Бирмингем.
Биржевой маклер закончил свое необыкновенное повествование, и наступило молчание. Шерлок Холмс, подмигнув мне, откинулся на подушки. Выражение лица у него было довольное, но и критическое, как у знатока, отхлебнувшего первый глоток вина кометы.
– Отлично, Ватсон, не правда ли? – обронил он. – Иные подробности – чистейшее удовольствие. Думаю, вы согласны, что беседа с мистером Артуром Гарри Пиннером во временной конторе акционерной компании «Франко-Мидлендская скобяная» будет нам обоим чрезвычайно интересна.
– Да, но как это осуществить? – спросил я.
– Проще некуда, – с воодушевлением вставил Холл Пайкрофт. – Вы – мои друзья, ищете работу, и разве не логично, что я решил представить вас директору-распорядителю?
– Ну разумеется! – кивнул Холмс. – Очень хочется повидать этого джентльмена и разгадать, что за игру он затеял. Чем, дружище, вы ему так приглянулись? И почему он так высоко оценил ваши услуги? Впрочем, может быть…
Холмс умолк и, грызя ногти, уставился в окошко. До самой Нью-стрит мы больше не вытянули от него ни слова.
В семь вечера того же дня мы направлялись по Корпорейшн-стрит к конторе компании.
– Раньше назначенного времени являться нет смысла, – сказал наш клиент. – Шеф, похоже, приходит только на свидание со мной: до установленного им часа контора пустует.
– Хм, это наводит на размышления, – заметил Холмс.
– Ага, ну что я говорил! – воскликнул Пайкрофт. – Вон он, вышагивает впереди нас.
Наш спутник указал на невысокого, светловолосого, хорошо одетого мужчину, торопившегося по другой стороне улицы. Мы видели, как он, завидев мальчишку, который громко оповещал о свежем выпуске вечерней газеты, ринулся к нему через поток кэбов и омнибусов и купил экземпляр. Потом, стиснув в руке газету, скрылся за дверью пассажа.
– Ага, пошел в контору! – вскричал Холл Пайкрофт. – Идемте, и я в два счета все устрою.
Вслед за нашим клиентом мы поднялись на пятый этаж и остановились перед полуприкрытой дверью, в которую он и постучал. Голос пригласил нас войти, и мы очутились в голой, лишенной меблировки комнате, знакомой по описанию Холла Пайкрофта.
За одиноким столом сидел человек, только что замеченный нами на улице, и держал перед собой развернутую газету. Он поднял голову, и я прочитал у него на лице безысходное горе и сверх того – отчаяние, выпадающее на долю немногих. Его лоб блестел от испарины, щеки были мертвенно-белы, как рыбье брюшко, взгляд дико и бессмысленно блуждал по сторонам. Он вытаращился на своего клерка, точно на незнакомца, а изумление нашего проводника свидетельствовало о том, что таким он видит своего хозяина впервые.
