Я лежу у окна и нахожу в этом даже плюсы. В операционной жутко холодно, и я успел слегка замёрзнуть. А здесь ласковые лучи солнца согревают через оконное стекло, действуют успокаивающе.
Через какое-то время сёстры возвращаются, двери операционной открываются, снова звучит команда «раз, два, взяли» – и я на операционном столе. С меня снимают простынь, и я лежу голый. Ну, то есть почти голый. Из одежды на мне только матерчатые бахилы на ногах и чепчик на голове. Надо мной большой, с вмонтированными лампами диск, в котором я вижу своё отображение. «Жаль, что селфи нельзя сделать», – улыбаюсь я. Но через мгновение улыбка исчезает с моих губ. Ко мне подходит операционная сестра, молча берет правую руку, отводит в сторону, фиксирует её ремнём. Обходит стол, и проделывает то же самое с левой рукой.
– Не понял, – протягиваю я, а нехорошее предчувствие уже подкрадывается к моему сознанию. – Зачем это? – спрашиваю я в тот момент, когда сестра фиксирует ремнём ноги.
– Всё нормально, успокойтесь, это так, на всякий случай, – совершенно буднично произносит сестра.
Поднимаю глаза вверх и снова вижу своё отражение. Я голый и распятый. Эта картина напоминает мне библейскую. Устыдившись этих мыслей, сознание на выбор прокручивает ряд других кадров, более земных. Вот картинки инквизиций, всевозможных пыток распятием. Понимаю, что скоро будет больно.
– Простите, – повернув голову, задаю риторический вопрос сестре, – Вы хотите сказать, что операция под местным наркозом?
– Всё нормально, это совсем не больно, – улыбается сестра и закрепляет на специальном штативе что-то вроде занавески между моими головой и телом. Всё. Занавес опущен. Не видно ничего. А жаль. Я не думаю, что во время операции начал бы давать хирургу советы, что следует удалять, а что можно бы и оставить, но вот посмотреть не отказался бы. Лежу, верчу головой. Состояние – словно тело живёт само по себе, а голова – отдельно.
– Где хирург?
– Я звонила, трубку не берёт, наверное уже идёт, – слышу женский голос. – Сколько лидокаина набирать?
Тем временем в операционную входит ещё один человек. Подходит к моей голове и здоровается. Голова отвечает тем же. Даже за маской вижу глаза молодой, симпатичной девушки. Чей-то голос – за ширмой я не вижу человека – говорит ей:
– Начинайте обработку.
Чувствую, как по телу, в области паха, скользит ватный тампон смачно и от души пропитанный йодом. Его запах разносится по операционной.
– Вы неправильно делаете. Последовательность обработки другая, – слышу я уже знакомый голос, обращенный к молодой и симпатичной.
Не понял, она практикантка, что ли? Будет ассистировать или всё же оперировать? Затаив дыхание, слушаю дальнейшие наставления и надеюсь, что во время операции не услышу что-нибудь наподобие «Вы не то удалили, верните на место».
– Тимур Борисович, мы Вас уже обыскались, звонили несколько раз. Сколько лидокаина набирать? – Слышу я вопрос и понимаю, что пришёл хирург.
Значит, та молодая и симпатичная – только ассистент. Эта информация немного успокаивает меня. В операционной прекращается болтовня и начинается финальная подготовка к началу операции. Слышатся чёткие, короткие команды и вопросы хирурга, на которые следуют такие же чёткие ответы. Хирург подходит к моей голове, здоровается.
– Меня зовут Тимур Борисович, я буду Вас оперировать.
– Очень приятно, – отвечаю я и даже хочу протянуть ему руку, но вспоминаю, что она обездвижена ремнём. Хотя как-то странно говорить незнакомому тебе мужчине, в маске, перчатках и со скальпелем в руках: «Очень приятно, рад знакомству».
– Оксана, 20 миллилитров лидокаина, – отдаёт команду хирург и склоняется надо мной. Из-за ширмы я вижу только его шапочку. Тут же с противоположной стороны стола возникает другая шапочка, и я понимаю – это молодая, симпатичная ассистентка. Они о чём-то вполголоса шепчутся, а я лежу в надежде, что во время операции он не даст ей возможности немножко попрактиковаться.
– Я начинаю обкалывать, – это обращение ко мне.
Через несколько минут, когда анестезия начинает действовать, док приступает к операции. Он постоянно шепчется со своей ассистенткой, иногда задавая мне вопросы, пытаясь отвлечь от боли. Не могу сказать, что боль совсем нестерпимая, но приятного мало. Мой лоб покрыт потом, руки привязаны, из-за чего я не могу его смахнуть. Операция идёт уже больше часа, иногда боль становится острее, хирург это чувствует и решает добавить новокаина.
