— Я не знаю. Ну, что она, например, теперь читает?
— Прочла «Дон-Кихота», сейчас — «Айвенго». Перед тем — «Два капитана». Список большой, все в этом духе.
— Такие книги повредить не могут. У нас печатают много дряни, но вредных книг я не встречал. Впрочем, я сейчас мало читаю. Нет времени, да и интерес пропал.
— А я читаю. Не могу без книг. Даже плохие читаю.
Встала, прошлась по комнате. Провела пальцем по письменному столу. Показала с улыбкой: пыль. Неважно. Думает о чем-то своем.
Уже сумерки. Девять часов. Что-то мне не звонят ребята? Значит, все в порядке.
— Трудная это штука — детей воспитывать, Ваня.
— Да, меня это тоже интересует. Хотя и с других позиций — как будет развиваться общество? Только сегодня у меня был разговор с ребятами…
Рассказал ей. Села напротив. Слушала внимательно. Сумерки изменили лицо: контуры стерлись, глаза ввалились и потемнели.
— Мы с мужем (все время «мы»!) и друзьями много обсуждали эти проблемы. Три врага: обеспеченность и чрезмерная любовь родителей, дух неверия и критиканство и, наконец, телевидение.
— Что же вы делаете, как боретесь?
— Прежде всего — труд. Чтобы меньше свободного времени. И, конечно, идеалы. Сначала простые, так сказать, официальные, а потом нужно расширять их до общечеловеческих понятий — служение людям, гуманизм. Потом наука… И еще нужно бороться с распущенностью, правильное сексуальное воспитание.
Мне немного неприятно. Кажется, что она говорит чужие слова — Павла, его друзей. Хочется поспорить, но нет доводов.
— Ну и как ты думаешь — удастся? Особенно с идеалами — дело довольно трудное.
— Почему? Молодежь осталась столь же чувствительной к примерам, как и раньше. Нужно только их найти. И суметь подать. (Раздражение.)
— И ты тоже — «подать». Последнее время слишком много думают об этом «подать».
— Прости, слово в самом деле неудачное. Но согласись, что оно хорошо отражает суть воспитания. И «подавать» — это еще не значит лгать.
Телефонный звонок. Вадим. Неужели сдохла? Тогда нормальный конец. Для Лю лучше. А мне?
— Извини меня.
В прихожей уже темно. Трубку — на ощупь.
— Да?
— Иван Николаевич, это я, Вадим. Докладываю: Дружок совсем проснулся, даже молочка изволил попить. Все показатели измеряем и записываем. Кровяное давление понижено — около восьмидесяти. Видимо, есть сердечная слабость, так как венозное давление выше нормы, и в легких прослушиваются застойные хрипы. Моча идет. Мы все стараемся регулировать, но все-таки есть гипоксия.
— Перечисли мне все данные подробно.
У кого-то требует таблицу. Жду. Люба стоит рядом, света не зажигает, почти не видна. Но я ее чувствую. Хотя — не до нее. Потом он называет мне цифру за цифрой. Дела не блестящи, но катастрофы нет.
— Пожалуйста, не переливайте много жидкости.
Люба шепчет: «Только белковые препараты. Строфантин. Кислород. Не надо давать пить».
Опытный доктор. Я повторяю все это Вадиму.
— Все поняли?
— Да, все. Но мне еще нужно что-то сказать.
Слышу: «Валя, пойди погуляй».
— Юрка рассказал мне о вашей беседе. Вы его простите, он просто болван. Получилось так, будто мы заговор устроили и уже вообразили себя невесть чем. Представляю, как вам было неприятно. Небось, подумали: «Ну и ученички!»
— Конечно.
(Люба зажгла свет. Любопытная — хочет читать по лицу.)
— Так вот, это все не так. Мы вас любим и уважаем. Никогда, слышите меня? Никогда мы вас не предадим… Конечно, ничего, ну никакой реорганизации без вас мы бы не стали делать. А план, о котором он рассказал, мы вместе обдумывали. По-моему, хороший план? А? С этим подлецом работать нельзя. Так вы не будете на нас сердиться?
— А Юры нет с тобой?
— Нет. Он меня послал одного. Ему стыдно. (Так ли?)
— Ну ладно. Не подлизывайся. Великие комбинаторы. До завтра.
— Так вы обещаете не сердиться? Мы хорошие! Все!
Повесил трубку. Я так и вижу его возбужденную физиономию. «Мы хорошие!» Я верю. Приятно верить.
— Все-таки они неплохие ребята, Лю!
— У вас что-то произошло?
— Да, да. Я не успел тебе рассказать. (Мне просто не хотелось рассказывать, неприятно было. Теперь — другое дело, легче.)
— Ну, расскажи, да мне пора идти. Видишь, уже темно.
