Не дождавшись ответа, парень добавил:
– Здесь скоро вообще всему конец. А дед вот помнит еще времена, когда в этой чертовой развалюхе вкалывало двадцать пять работяг и два десятника покрикивали. За эту неделю он мне об этом раз двести толковал. Верно, дед?
– Тогда он, наверно, помнит рабочего по фамилии Свярд. Карл Эдвин Свярд.
Старик поднял на Мартина Бека мутные глаза.
– А что стряслось? Я ничего не знаю.
Все ясно: из конторы уже передали, что полиция ищет кого-нибудь, кто помнит Свярда.
– Умер он, Свярд, умер, давно похоронили, – ответил Мартин Бек.
– Помер? Вот оно что… Ну тогда я его помню.
– Не заливай, дед, – вмешался парень. – А кого Юханссон на днях расспрашивал? Небось тогда ты ничего не помнил. У тебя паутина в мозгах.
Видно, он решил, что Мартина Бека можно не опасаться, потому что спокойно закурил новую сигарету и продолжал:
– Я вам точно говорю, дед из ума выжил. На следующей неделе увольняют, с Нового года будет пенсию получать. Если доживет.
– У меня с памятью все в порядке, – оскорбленно возразил старик. – И уж кого-кого, а Калле Свярда я хорошо помню. Да только мне никто не говорил, что он помер.
Мартин Бек молча слушал.
– На том свете и фараон тебя не достанет, – философски заключил старик.
Парень встал, взял канистру и зашагал к воротам.
– Скорей бы этот чертов грузовик пришел, – пробурчал он. – А то в этом доме престарелых сам плесенью обрастешь.
Он вышел на солнце и сел там.
– Что за человек он был, этот Калле Свярд? – спросил Мартин Бек.
Старик покачал головой, опять отхаркался и чуть не попал плевком в ботинок Мартина Бека.
– Какой человек? Это все, что тебе надо знать?
– Все.
– А он точно помер?
– Точно.
– В таком случае разрешите доложить, что Калле Свярд был первый подонок во всей этой дерьмовой стране. То есть я другого такого подонка не встречал.
– В каком смысле?
Старик разразился дребезжащим смехом.
– А в любых смыслах. За всю мою жизнь не припомню хуже человека, а ведь я семь морей повидал – йес, сэр. Уж на что этот вот сопляк – тунеядец, а с Калле Свярдом не сравнится. И ведь хорошая профессия наша была, так они ее во что превратили…
Он кивнул в сторону двери.
– Что же в нем такого особенного было, в этом Свярде?
– Особенного? Да уж что верно, то верно – лентяй он был особенный, другого такого мастера отлынивать не сыщешь. А еще скупердяй, каких свет не видел, и никудышный товарищ. От него, хоть бы ты помирал, глотка воды не дождался бы.
Он помолчал, затем плутовато добавил:
– Правда, кое в чем он был молодец.
– Например?
Старик отвел глаза, помялся, потом сказал:
– Например? Да хоть лизать корму начальству. И спихивать на других свою работу. Больным прикидываться. Опять же инвалидность ухитрился вовремя получить, не стал дожидаться, когда его уволят.
Мартин Бек сел на ящик.
– А ведь ты не это хотел сказать.
– Я?
– Да, ты.
– А Калле точно отдал концы?
– Умер. Честное слово.
– Откуда у фараона честное слово… И вообще, негоже покойника охаивать, хотя, по-моему, это не так уж важно, только бы ты с живыми по совести обращался.
– Подписываюсь двумя руками, – сказал Мартин Бек. – Ну так в чем же Калле Свярд был молодец?
– А в том, что знал он, какие ящики разбивать. Но все норовил в сверхурочные часы, чтобы не делиться.
Мартин Бек встал. Так, вот и еще один факт – и наверно, единственный, которым располагает этот старик. Умение разбивать нужные ящики всегда играло важную роль в этой профессии, и тонкости этого дела держались в строгой тайне. Чаще всего страдали при перевозке спиртное, табак и продукты. Ну и, разумеется, всякие мелкие изделия, которые несложно унести и сбыть.
– Ну вот, – сказал старик, – сорвалось с языка. Ладно… Узнал, что надо, – и сразу сматываешься. Давай, всего, приятель.
Карл Эдвин Свярд не пользовался любовью товарищей, но, пока он жил, с ним обращались по совести…
– Всего, – повторил старик. – Счастливого пути.
Мартин Бек уже шагнул к двери и открыл рот, чтобы поблагодарить и попрощаться, но передумал и снова сел на ящик.
– А что, посидим еще, потолкуем?
– Чего-чего? – недоверчиво вымолвил старик.
– Вот только жаль, пива нет. Но я могу сходить.
