— Не засиживайся допоздна, — сказал он с порога.
Всю неделю ему звонила мама. И всякий раз он не отвечал на ее звонки. Она оставляла сообщения, но он их не слушал. Не мог себя заставить. Он догадывался, почему мама звонит. После похорон прошло уже три месяца. И тогда он все узнал не от матери, а от Джареда… старшего брата. Джаред стал врачом, хирургом; он разговаривал привычным «докторским» голосом. Как всегда, Дева охватило раздражение. Он привык к тому, что брат разговаривает с ним покровительственно и приказывает чаще приезжать домой. Мама по нему скучает. Об отце речи не шло.
Но в тот день Джаред не читал ему нотаций. И Дев понял: случилось что-то очень, очень плохое.
Инфаркт… Ничто не предвещало. Спасти его не удалось.
«Отец умер. Похороны на следующей неделе. Можешь пожить у мамы. Ей будет полезно, она сейчас… потеряна».
Дев не собирался ехать на похороны. И не поехал.
Не отвечая на мамины звонки и не слушая ее сообщения, он чувствовал себя последним подонком, ничтожеством. Но он просто не находил в себе сил, ничего не мог с собой поделать.
Телефон звонил и сейчас, как звонил каждый день после того, как он приехал в Австралию. Придя в отчаяние, Дев сбросил вызов.
Он бесхребетный. Бесхарактерный.
Он вышел в ванную. Снотворных таблеток заметно поубавилось. Он помнил, что их нельзя принимать каждую ночь, врач предупредил его о побочных действиях. И все же, помня, что случилось на съемках предыдущего фильма, он понимал, что не имеет права рисковать. Тогда каждую ночь он был полон решимости на следующее утро успеть на площадку. Он заводил будильник «с запасом», перед тем как лечь, перечитывал сценарий… А потом ворочался без сна и пропускал время приема таблетки. Принимал снотворное гораздо позже, чем требовалось. И просыпал. Или, хуже того, просыпался вовремя, но ему было все равно, что с ним будет. Он не видел смысла вставать и ехать на съемки. Ему на все было наплевать.
Сейчас все по-другому. Правда, по утрам ему по-прежнему тяжело. Он часто не слышит звонка будильника или машинально отключает его. Хорошо, что есть Грейм. После стука телохранителя Дев заставлял себя встать и вспомнить, что он должен делать.
Он должен сниматься, играть. У него главная роль… Черт побери, он хороший актер! И его ждет вся съемочная группа.
Приехав в Австралию, он с энтузиазмом приступил к съемкам. Но последние несколько дней ему все труднее вставать по утрам. Он литрами заливает в себя кофе. И даже не удивился, когда в его вагончике неизвестно откуда появилась кофемашина.
Дев сунул таблетку в рот, набрал в сложенные руки воды из-под крана. Струйка воды потекла по шее. Он наклонился вперед, посмотрелся в зеркало. Под лампочкой особенно заметно, какие у него красные глаза, хотя гримеры капают ему специальные капли. Лицо осунулось, кожа обвисла… Пора взять себя в руки! Завтра все будет по-другому.
Дев выключил свет и плюхнулся на постель. Сбросил простыню.
Завтра все будет иначе.
Надо повторять одно и то же почаще, тогда он, может быть, сам себе поверит.
Руби стучала в дверь домика Дева. Дверь была очень красивая, со вставками из витражного стекла, и она боялась разбить витраж. Но гораздо важнее, чтобы Дев, наконец, явился на съемочную площадку. Срочно!
— Не беспокойтесь, — сказал стоявший рядом с ней Грейм. — Не разобьется.
Он шагнул вперед и уверенно, выдавая большой опыт, забарабанил в дверь. Та зашаталась под его мощными ударами.
Хрупкое стекло выдержало, хотя шум стоял оглушительный. Но никаких признаков жизни они не услышали.
— У вас есть ключ? — спросила Руби, стараясь рассмотреть что-нибудь сквозь цветное стекло.
— Нет, — ответил телохранитель.
Руби прищурилась, оглядывая дом.
Пол вызвал ее к себе в кабинет полчаса назад; она вылетела оттуда и успела в рекордный срок добраться до дома Дева. К сожалению, Дев должен был явиться на площадку за десять минут до того, как Пол заорал:
— Где Девлин Купер, черт его дери?
Время идет… а до площадки ехать еще двадцать минут… Но вначале нужно вытащить Дева из дома и затолкать в машину.
Сбоку только два окна. Оба закрыты. Судя по всему, открыть их снаружи не получится.
