Было время – то самое, когда состоялась экспедиция, фотографии которой он как раз сейчас и рассматривал, – ее даже считали выше Эвереста и полагали, что она превосходит символический барьер 9000 метров. Уго известно: Сертог разделила эту эфемерную славу с другими горами – Богдо Ола, Минья Конга, Амне Махен, но ни одна из них не была высочайшей непокоренной вершиной планеты и вдобавок почти неизвестной, ведь с начала века там не ступала нога ни одного человека. И все прочие – легко проходимы технически, а вот о Сертог, если верить редким сохранившимся снимкам и тому, что известно о катастрофе 1913 года, этого наверняка не скажешь.
Правда, никто не может быть уверен, что Сертог не покорена… Тут рассказ Мершана становится странным, неясным, путаным.
Но с того самого времени ни один западный человек ни разу не приближался к этой горе. Вскоре после трагедии в гималайских горах в Симле состоялась конференция, где прошла встреча Foreign Secretary[20]сэра Генри Макмагона, полномочного представителя Китая Ивана Фенга и тибет^ ского представителя Лоншена Чатра. Время поджимало. Незадолго до этого китайский генерал Чао Эрфенг продвинулся далеко на восток в глубь оспариваемых земель и, слишком близко подобравшись к границе с Бирмой, был растерзан и убит собственными войсками; в Калькутте шпионил китайский мастер плаща и кинжала Лу Шинг Чи; Бейли и Моршид старались обозначить английское присутствие; Невилл, занявшись исследованием ущелья Цангпо, посетил Тайвань, а далай-лама бежал в Индию. Времена были смутные. В Симле три эти партии договорились о разделе Гималаев, провели границы, и линия Макмагона надолго определила судьбу Сертог: отныне доступ к ней был закрыт.
Уго получил письмо Вана прямо во время съемок видеофильма «Imparare L'Arrampicata Con Hugo Dellaporta». Учиться восхождению в горы за просмотром видеокассет – идея превосходная в своей нелепости, зато удивительно доходная, и Уго, которому прекрасно платили, уже не задавался вопросом, почему она так хорошо продается, быть может, именно благодаря своей нелепости, а может, эти вещи никак не связаны. Письмо Вана избавило его от этих мыслей, позволив сократить съемку очередных приключений: затея была не только нелепой и доходной, но еще и ужасно скучной. Решение пришло немедленно: он отправится покорять Сертог, и это будет его последней экспедицией, самой лучшей, высшей точкой его карьеры. Его лебединой песней. А чтобы издалека доснять недостающие сцены и сделать необходимые врезки видов залитых знойным солнцем триентских скал, быстренько нашли отдаленно похожего на него статиста.
Чем он займется потом? Этого он не знал. Он просто понимал: ему нужна его вершина, его Сертог, она должна стать порогом, началом чего-то иного, того, у чего нет и не могло быть названия; и не сомневался: Сертог позволит ему добиться этого, потому что нет у него другого выхода, кроме одного – топ), у которого тоже нет подходящего имени, кроме «смерти»; но Уго еще не готов умереть.
Он тотчас понял, что следует ответить Вану, но колебался еще несколько недель. Он кинулся в Инсбрук – изучать фотографии той экспедиции 1913 года (теперь они лежали в его сумке) и прочитать все, что когда-то публиковали об этом журналы по альпинизму. Еще он раздобыл снимки, полученные с американского спутника, и попытался, правда, безуспешно, хоть что-нибудь разузнать о советской разведывательной экспедиции 1958 года, о которой ходили самые дикие слухи: говорили о страшной катастрофе, о пятидесяти погибших, унесенных гигантской лавиной. Также говорили о каком-то сверхсекретном шпионском оборудовании на ядерной энергии, будто бы установленном на склонах Сертог; хотя, возможно, этот слух был пущен американцами с одной-единственной целью: оправдать аналогичную операцию – она-то как раз была достоверным фактом, – проведенную псевдонаучной экспедицией США на Нанда Деви.
Через два месяца Уго послал Вану телекс: о'кей, согласен подняться на Сертог в одиночку. У него не будет ни спутников, ни помощников. Завоевывать неизвестную гору, сведений о которой почти не имеется, он будет один.
