Он представил себе лабораторию, его облучают, проверяя на устойчивость к радиации, заставляют сутками выполнять упражнения, выявляя выносливость, принуждают проходить тесты — с какой эффективностью он сможет убивать себе подобных. Всё, всё во благо отечества, горы трупов на пользу народу, и этот самый народ, зомбированный до последней клетки мозга, орущий от радости при виде этих трупов, твердящий славословия власти, бросающей подачку, как собаке кость.
— Что у тебя в машине так бензином воняет? — спросил водителя старший.
— Да… карбюратор делал недавно, надо опять посмотреть.
— Привезём задержанного обкуренного всего — он весело засмеялся.
— Он же сам нюхает что-то.
— Ну, как раз в тему, нормально.
Котиль давно слышал запах бензина, и его дыхание участилось само собой. Но теперь он осознанно стал делать полные вдохи, наслаждаясь и чувствуя, как в тело вливается энергия. Вместе с энергией в нём ощутимо, вызывая дрожь всего тела, нарастало едва сдерживаемое им бешенство. Жизнь его рушилась; его борьба, самоотверженность, честность и пренебрежение опасностью оказались напрасными. Мало того, всё, с чем он боролся, что ненавидел всеми фибрами души, теперь стало для него жизненно необходимым. Он становится монстром, который погибнет, дыша чистым воздухом, употребляя чистую воду, принимая обычную пищу. Теперь ему нужна экологическая катастрофа в прямом смысле слова, катастрофа масштабная, безудержная, для нормальных людей ужасная.
Это завело его, породило бешенство, какого он ещё не испытывал. Это уже не было бешенство человека, придавленного обстоятельствами, но бешенство бессловесного зверя, который почуял нож мясника и ощутил при этом не сводящий судорогой страх, а неуемный прилив сил и желание подороже продать жизнь. Запах бензина, сочившийся внутрь автомобиля из-за неисправности в двигателе, придавал ему сил.
С рычанием он вскочил, ударившись головой о потолок, но почти не обратил на это внимания. Сконцентрировавшись, он ударил ногой в запертую дверь. Дверь загудела, застонала и подалась наружу; металл деформировался уже после первого удара. Он ударил снова, и дверь подалась сильнее, он всадил ногу возле стенки, где была дверная петля, и здесь тоже произошла подвижка. Он снова бил, быстро и сильно, не обращая внимания на выкрики полицейских, зная, что надо спешить, что у них есть оружие. Машина остановилась, прижавшись к обочине, когда замок сломался и одна из створок со скрежетом и скрипом распахнулась. Он знал, чувствовал, в какую сторону бежать — туда, где из машины выскочил полицейский с одной резиновой дубинкой, без пистолета. Тотчас столкнулись они у бокового крыла машины. Словно в кино при замедленной съемке замахнулся полицейский дубинкой. Котиль видел его глаза, которые непроизвольно расширились от страха, видел покрасневшее лицо. Он схватил его за руку прежде, чем дубинка опустились ему на голову, другой рукой вцепился в горло и грохнул головой о машину, после чего бросился бежать к ближайшему дому. Ноги несли его так, словно в них вселился дьявол. Он услышал позади себя выстрел, но даже не пригнулся и не вздрогнул при его сухом треске, разорвавшем воздух. «Предупредительный», — констатировал он, заранее зная это, без подключения логики; он был уверен, что успеет забежать за угол.
Котиль знал, что так просто его не оставят. Неизвестно, какой урон здоровью нанёс он полицейскому — силы он не соизмерял, и удар о машину получился неслабым. Это наверняка разъярило остальных не на шутку. Не могли они допустить, чтобы задержанный сбежал, да еще из запертой на замок специальной машины. Это выходило за всякие рамки, и он теперь, без сомнения, вне закона.
Но он не чувствовал ни угрызений совести, ни отчаяния ввиду незавидного своего положения. Его злоба на происходившее, его бунт достигли критической точки, и он не искал уже пути назад, даже если бы он существовал.
Забежав за угол, он оказался во дворе длинной девятиэтажки с припаркованными у подъездов чисто вымытыми автомобилями, с детской площадкой посредине, проржавевшие горки на которой щетинились опасными краями. Скрыться здесь было негде, до следующего угла было слишком далеко, и он сразу понял, что надо бежать в один из подъездов. Но все они были закрыты на кодовые замки или оборудованы домофонами. Голова его, или что там сейчас её заменяло, работала быстро, словно процессор компьютера. Не потратив лишнего мгновения, он подбежал к ближайшему подъезду, подпрыгнул, уцепившись руками за козырёк навеса, подтянулся, вспомнив, как в юности упражнялся на турнике, и в доли секунды оказался наверху. Удивление и радость оттого, что так легко даются ему сложные упражнения, охватили его; он словно помолодел лет на двадцать.
