Кхай направился прямиком к дому Панга.
В протоке, полной воды, плескалась шумная ватага детишек; темные от загара животы и спины лоснились, как речная галька. Они волочили по воде стебли бамбука. Это были их лодки. И лодочники, обгоняя друг дружку, вели свои суденышки через «смертельные» пороги меж торчавшими из воды камнями. Над водой звенел ребячий смех.
Завидя пришельца, один из мальчуганов — с малышом на спине — со всех ног кинулся в лес.
Кхай пригляделся и узнал сына старосты Панга. Он догадался: парнишка, приметив гостя, побежал за отцом. Малыш, которого вылечил Кхай, важно восседал на спине у брата и, обернувшись к оставшимся в воде дружкам, улыбался во весь рот. А те, поглазев на Кхая, вернулись к оставленным «лодкам»: шутка ли, впереди ждут самые быстрые и грозные «стремнины». Время от времени в протоку течением заносило обломки плота с обрывками канатов и дети встречали их громкими криками.
Им не было дела до забот и тревог взрослых и не нужно было ломать голову над тем, где добыть пропитание. К вечеру вернутся отец с матерью и накормят их молодыми, едва завязавшимися початками кукурузы, а не то и чашку риса дадут — того самого риса, которому теперь не было цены и который в каждом доме сберегали по зернышку, чтоб поддержать малышей в голодную пору. И дети резвились, беззаботные и веселые, как красные плоды коонг.
Панг, воротившись домой, обрадовался нежданному гостю. Ему, как и всем остальным, приходилось теперь нелегко. Зерна в кукурузных початках едва начали наливаться. Но с того дня, как Панг повстречал Кхая, особенно после исцеления сына, он знал: Правительство здесь, рядом с ним, Правительство не оставит их в трудную минуту; и он больше не чувствовал себя заброшенным и одиноким. Кхая он встретил точно родного брата.
— Ну, как дети? — спросил Кхай.
— Да вон они, глаз с вас не сводят!
Старший сынишка с малышом за спиной стоял на верхней ступеньке лестницы, и оба глядели на гостя.
— Может, на этот раз погостите у нас подольше? — осведомился Панг.
Вместо ответа Кхай спросил:
— Вы сумеете собрать людей?
— Да мы сами ждем не дождемся встречи с партийцем, — ответил Панг.
— Много ли здесь надежных людей?
— Голод у нас, вот кое-кто и ропщет; позвали шаманов, собираются резать свиней и птицу — встречать короля… Беда с ними, — он улыбнулся, — слушают и наших и ваших! Темные люди.
Слова Панга чем-то напомнили Кхаю рассуждения старика шамана: «Какая ни будет власть, а нам, са…» Это сразу насторожило его, и он снова спросил:
— А в чем же все-таки дело?
— Мы ведь живем в бедности да на отшибе, вот и слушаем всех, всего боимся. Услышим доброе слово от вас или ваших товарищей и запомним его. А там, глядишь, кто-нибудь вроде подонка Нгу распустит злую молву, и люди опять начнут дрожать от страха, сами не знают, чего боятся… А тут еще отребье из Лаоса повадилось к нам, в Наданг. Придут, нагородят небылиц и уйдут. Их уж давно и след простыл, а ты вот толкуй да объясняй, покуда в народе не улягутся сомненья. Лазутчики эти по большей части воры да разбойники; встречаются, правда, и начальничьи прихвостни или людишки вроде купца Цина. Не забыли мы, как они торговали, бывало, ружьями да опием, грабили народ на ярмарках, как убивали или силком уводили людей — вот все и боятся их, точно ядовитых змей.
— Правильно, Панг, верно… Я и сам понял: суеверия и невежество вот так с маху не искоренить. Одними речами делу не поможешь. Надо не только все разъяснить людям, но и жизнь перестраивать заново. Вот тогда «нечистая сила» и выветрится у людей из головы. Враг хочет воспользоваться трудностями голодного времени и снова сбить народ с правильного пути, заморочить ему мозги всякой чертовщиной. Мы должны прижать реакционеров как следует.
— Хорошо бы, — сказал Панг.
— Сегодня же вечером соберем народ, — решил Тхао Кхай.
Узнав о приходе Кхая, все как один потянулись на сходку. В доме на сваях ярко горел очаг, полыхали факелы, освещая людей в серой, как земля, одежде, сшитой из полотна, которым спешили прикрыть наготу, не давши ему впитать и капли ярко-синей краски. Прошлый урожай погиб, да и нынешний был плох. Кукурузные поля отливали сухой желтизной, и лица людей потемнели от горя, от тревоги за каждый кукурузный початок, каждое зернышко риса, от опасений и страхов, рожденных черными слухами, ожиданием смуты.
