— А кто такой Христос, сынок? — снова спросила мать.
— Христос живет на небесах.
— На небесах вместе с покойниками?
— Да, достойные люди после смерти возносятся на небо.
— А тебе не довелось хоть разок вознестись со святым отцом на небо?
— Нет.
Ниа взглянул на мать. Так на чем же он остановился?.. Вроде он рассказал уже, как попал в Корат и взбивал мороженое у англичанина, а после вместе со святым отцом перебрался в Удон, в духовную школу… Что же дальше? Рассказывать все, начистоту?.. Как святой отец отвел его к американским офицерам, а после повез во Вьентьян… Откровенность, решил он, может ему повредить. Он ведь и в городе никому не говорил всего До конца. Лучше, пожалуй, на этом остановиться…
— А где же Кхай? — спросил он.
— На службе. Он теперь у нас фельдшер.
— Так, а Ми?
— Тоже на работе, она вместе с соседями строит склад.
Ниа не мог взять в толк, что это за служба да работа такая. Одно лишь он понял: здесь это, видно, дела обычные. Но ему они были не по душе. К чему это все его семье? Выдумки коммунистов! А ведь коммунисты могут его убить…
Вернулся домой Тхао Кхай.
Увидев брата, Ниа оробел и не проронил больше ни слова. Этот человек в синем мундире и фуражке был точь-в-точь как те чужаки из города. Что общего у него с Ниа? Маленьких несмышленых оборвышей Кхая и Ми, которых оставил он тогда в лесу, больше не было. Их теперь не узнать…
Ему стало не по себе, светлое чувство, охватившее его, когда они были вдвоем с матерью, погасло. Он замкнулся в себе и умолк. В памяти всплывало все, чему учили его за границей, прежде чем сбросить сюда с парашютом. Больше не стало брата и сына, вернувшегося под родной кров, — теперь это был диверсант и шпион.
— Ты что, недавно вернулся? — радушно спросил Кхай.
— Ага. — И, немного помедлив, Ниа спросил в свою очередь: — А здесь есть опий? Кто-нибудь курит опий, вот ты, к примеру?
— Да у нас, если уж кто одной ногой стоит в могиле, бывает, курит.
Ниа снова умолк. Он стал клевать носом и скоро уснул. Может, утомился после дальней дороги? Нет, он решил прикинуться спящим, чтобы избавиться от пытливых взглядов Кхая. А Зианг Шуа все сокрушалась да жалела сына, пристрастившегося к опию. Ведь опий нынче только и курят что в Лаосе, где заправляют американцы. А отвыкать от курения — дело нелегкое.
На другой день, улучив момент, когда они остались вдвоем, мать спросила Ниа:
— Ты что, к опию пристрастился?
Он пробурчал что-то себе под нос, а что именно — она и не разобрала.
Он лежал дома целыми днями, иногда по месяцу не выходя со двора. И ни в ком ему не было нужды — ни в друзьях, ни в соседях. Мать рядом, — чего же еще желать? Жаль только — она все про новые времена толкует. Ниа это было совсем не по сердцу.
А потом он повадился ходить в лес.
Малорослый конь еле вытаскивал копыта из раскисшей грязи на краю поля. Сухая трава, скрывавшая его с головой, расступилась, и появилась вязанка хворосту — ветки, словно змеи, извивались на спине лошади.
Потом появился Тхао Ниа, заляпанный грязью до самого ворота. Придерживая лежавший на плече топор, он озирался, словно отыскивая дорогу.
Но вот наконец впереди, в просветах между деревьями, показались кровли из пальмовых листьев, настеленные недавно над помещениями магазина. Ниа, увидев их, возликовал, точно это были церковные колокольни. Однако, вспомнив, где он находится, тотчас помрачнел, опустил голову и молча зашагал дальше по грязи, порой доходившей ему до колен. Вскоре, ступая след в след за конем, навьюченным хворостом, он повернул к деревне.
Даже соседи, видевшие Ниа в тот день, когда его захватили в плен и он сидел на земляном полу комитетского дома, теперь вряд ли признали бы его. И прежде всего из-за выбритой его головы. От украшавшей его тогда великолепной кудрявой шевелюры осталась сейчас лишь прядь на макушке. Ниа пожелал сделать себе прическу, как у парней мео в прежние времена. Но теперь он и вовсе выглядел белой вороной, потому что мужчины мео еще с той поры, когда перешли в партизанский край, привыкли стричь волосы коротко и никто не отращивал больше длинных косм.
Когда товарищи из госбезопасности доставили Ниа в Финша, Зианг Шуа, растревоженная и взволнованная, спросила:
