И все-таки он хотел взять в жены девушку из своих мест и огорчался, потому что вот уж который год мечты и надежды его не сбывались. Рассчитывать было вроде уже не на что, и он казался самому себе неприкаянным, как сиротливая птица в небе, как одинокая рыба в море.
Но надежда, то возникая, то угасая снова, все еще жила в его душе…
Нгиа вздрогнул и огляделся. В розовых отсветах очага блестящие чистые глаза Ми смотрели прямо на него.
— Ми, — сказал он, — вам бы, наверно, пришелся к лицу наряд девушки с равнины.
— Это какой же?
— Белое платье, — сказал он негромко, словно отвечая самому себе, — с карманом вот здесь. Черные шелковые штаны… А в волосах по бокам две блестящие заколки…
— A-а, знаю-знаю! Я видела, девушки, что строят дорогу внизу, в Иене, так одеты. А волосы схвачены сбоку, вот так — блестящим зажимом, верно?
— Да…
— Ну, нет, если я так выряжусь, вся округа сбежится. Люди меня на смех поднимут.
— Почему?
— Скажут, мол, собралась замуж за кипя.
Они засмеялись, каждый — своим мыслям.
Нгиа умолк, а Ми начала одолевать его вопросами:
— Скажите, а в ваших краях любят гулять по лесу?..
Он ответил не сразу.
— Девушки у нас в ясные лунные ночи ходят купаться к подножию холмов. Знаете, Ми, там в колодцах вода прозрачная и чистая, как стекло.
— А вы не могли бы взять меня туда погулять да искупаться?
— Договорились…
Вопрос ее и его ответ произнесены были с нарочитой небрежностью, но девушки, сидевшие рядом, посмотрев на них, расхохотались.
Ми чувствовала, как счастье переполняет ее. Она медленно встала. Ей чудилось, будто они — прямо сейчас — выйдут вдвоем и пойдут гулять по лунному лесу. Горячий отсвет костра упал на ее лицо и затуманенные, будто хмельные, глаза.
Она позабыла о глядевших на нее подружках, обо всем на свете и стояла недвижно как изваяние.
Кхай опустил свою свирель и подошел к ним.
— Вы тут, видать, решили всю ночь просидеть?! — И по-военному скомандовал: — Разойдись!.. — Потом добавил: — А то завтра для работы силенок не хватит.
— Правильно! — подхватил Нгиа.
Но сам Тхао Кхай, отдав это распоряжение, вдруг опять уселся на пол, а Ми загадочно улыбалась и не двигалась с места.
Потом только Кхай опомнился и снова потребовал, чтобы все разошлись. На этот раз Ми с подружками подчинились.
Уходя, Ми обернулась. Нгиа глядел ей вслед. Там, в ночной темноте, ему снова виделись глубокие, манящие глаза девушки из его родных краев, домовитой и простосердечной девушки из Футхо, в широких шелковых штанах и белом — с разрезами по бокам — платье, длинные волосы свои она гладко зачесала назад, но лицо у нее было округлое, будто плод соана[70], и взгляд пьянящий — точь-в-точь как у Ми.
Появился председатель Тоа с ружьем за спиной.
— Перетащил мехи под навес. Не ровен час, ночью хлынет дождь — все вымочит.
— Ну как, теперь все в порядке?
— Да, хорошо бы только и горн перенести.
— Что ж, пойдем.
В лунном свете, пробивавшемся сквозь туман, видны были могучие вершины; горы, обняв друг друга за плечи, глядели вниз на широкую ровную долину: скоро здесь вырастут медпункт, соляной склад и магазин. Финша, того и гляди, станет поселком городского типа. Вон там, подальше, будет школа, продовольственный склад, почта… А здесь, у ручья, откроем медпункт. Потом выстроим и больницу — уж больно место это удобное: вода под боком, тихо и спокойно, и от жилья и от учреждений далеко…
Так говорил Нгиа, указывая рукою то туда, то сюда. Председатель Тоа внимательно слушал его.
— Пожалуй, товарищ Нгиа, от кузницы моей уж больно много шуму. Надо бы перенести ее на новое место, за гору. Сразу станет спокойнее!
Потом они — все трое — отправились в Комитет.
Председатель Тоа снял с плеча ружье и на радостях сделал подряд добрых пять затяжек из своего кальяна. Кальян булькал и свиристел, распространяя вокруг крепчайший дух табака. И, вдруг оставив кальян, Тоа вскочил с места и выглянул наружу.
— Что это за факел там, внизу? — послышался его голос, самого Тоа почти не было видно за густыми клубами дыма.
Нгиа с Кхаем тоже выглянули за дверь и, подумав, решили:
— Кто-то идет в деревню.
— Верно, но кто?
— Не по тропе ли в Наданг он идет? — спросил Нгиа.
