И наконец, самая пышная и внушительная часть процессии — пятнадцать мышей в одеждах из переливчатой парчи и чудесных шелковых штанах, в сверкающих лаком нонах и, конечно, тоже босиком. Они несут красный Триумфальный Паланкин, в котором — о чудо из чудес! — восседает сам Лауреат. Голову Нята-Лауреата венчает синяя шляпа магистра, украшенная, как и положено, двумя трепещущими на ветру крыльями стрекозы. Он облачен в пышные церемониальные одежды небесно-голубого цвета с широкими рукавами. Лауреат сидит, закинув ногу на ногу. В левой руке — роскошный веер, которым он плавно и неторопливо обмахивается, в правой — сигарета. Время от времени он подносит ее к губам и потом с важным видом сплевывает в сторону, выпучив глаза и задрав повыше голову.
А у дороги творится что-то невообразимое — ни пройти, ни проехать. Толпятся соседские мыши. Прибыли гости со Всех Четырех Сторон Света — посмотреть на знаменитого Мудреца Нята и выразить ему свое восхищение.
Рупор-ракушка, открывающий процессию, громыхает:
— Уважаемые! Не напирайте!.. Не напирайте!.. Депутации от Полей, разберитесь по рядам!..
— Бум-бум! Бум-бум — гудит Главный Барабан.
— Тра-та-та! Тра-та-та! — отвечает ему Просто Большой Барабан.
А Рупор-ракушка все гремит и гремит:
— Расступитесь!.. Расступитесь!.. Всемирно прославленный Нят-Лауреат возвращается под родительский кров!..
Вот уже близок Дом Лауреата, и процессия постепенно замедляет шаг. А народу становится все больше и больше. С каждой минутой подходят новые толпы любопытных. В ужасающей давке все стараются проталкаться поближе к дороге, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на живого Лауреата.
А сам он, сидящий в своем Паланкине, серьезен и сосредоточен: он прикидывает и взвешивает, достаточно ли торжественно и пышно его приветствуют. И наконец, решает: достаточно! «Еще немного, — думает он, — и дойдем до Пагоды. Там мы остановимся, чтобы поклониться местным святыням. Туда же прибудут на носилках мои дорогие родители — навстречу своему Сыну Лауреату… Нет, я совершенно счастлив. Само небо благоприятствует мне — такая стоит ясная, солнечная погода! Это для того, чтобы каждая мышь могла налюбоваться моим Триумфом…»
И он, надув щеки, степенно подносит к губам сигарету, затягивается табачным дымом и медленно опускает руку на поручень Паланкина. Это делается, конечно, для Посторонних Глаз, чтобы все мыши (а особенно юные мышки) обратили внимание на красивые пальцы Лауреата — тонкие и гибкие, как молодые побеги бамбука, — истинные персты Мудреца, Литератора и Государственного Мужа.
Да, ничего не скажешь! Триумф удался на славу!
Но тут… Увы, зачем наша память хранит не только счастливые, но и горестные картины?! Отчего, скажите мне, в этом мире добрые начинания иногда венчает трагический конец?!.
Итак, шествие почти уже миновало Поле, простиравшееся перед Домом Лауреата, когда издалека донесся какой-то странный звук. Глухой и неясный вначале, звук этот, разрастаясь, напоминал злобный рокот барабана и под конец заревел ужасающей медью военной трубы:
— Мя-а-у!.. Мя-а-у!..
О небо! Фамильный Боевой Клич Его Высочества Драного Кота!..
Как?!. Почему?.. За что?..
Мыши, рядами стоявшие вдоль дороги, дрогнули и, пища от страха, бросились кто куда. Ведь кошачий голос подобен для них свисту занесенного над головой меча.
— Кот идет!..
— Кот?!.
— Кот! Кот!..
Процессия тотчас растаяла. Двое юношей, открывавших шествие, сбежали первыми, бросив свой Рупор-ракушку. За ними кинулись наутек рослые знаменосцы, отшвырнув свои Знамена. И тех, кто нес Биены и Лаунг, словно ветром сдуло — остались лишь брошенные ими на бегу лакированные доски и зонт, сверкавшие красками и позолотой в придорожной пыли.
Одни барабанщики, самозабвенно колотившие в свои Барабаны, не удосужились даже поднять головы и сперва ничего не заметили, так же как и их помощники, которые шли, качаясь под тяжестью Барабанов, зажмуря глаза и оглохнув от барабанного грома.
— Мя-а-у!.. Мя-а-у!.. Мя-а-у!..
В конце концов душераздирающий клич достиг ушей барабанщиков. И они тоже, побросав свои Барабаны и палочки, разбежались кто куда.
