Старый Део, хозяин лошадей, восседал, скрестив ноги, на третьей лошади, прямо на вьюке, кутаясь с головой в свое серое пальто, насквозь промокшее в густом тумане и под коротким шквальным дождем, который пронесся недавно в горах. И если бы не сизые клубы табачного дыма, вырывавшиеся время от времени из-под воротника пальто, его самого можно было бы принять за тюк с товаром.
Вдоль всего каравана растянулись погонщики — по одному на каждые десять вьюков. Ежась и дрожа от стужи, бежали они с бичами в руках рядом с лошадьми; иногда то один, то другой забирался на вьюк, чтобы подремать немного, свесив голову на грудь.
Караван растянулся цепью в желтоватых зарослях кустарника, и с каждым днем пути все чаще мерещилось людям, будто бесконечная извилистая дорога ведет их к самому небу. Оглянувшись, можно было увидеть лишь путь, пройденный вчера, — одинокую полосу красноватой раскисшей глины, пересекавшую кручи и терявшуюся далеко внизу. Не слышно было человеческих голосов, эхо разносило между высокими склонами гор только стук копыт и щелканье бичей, да еще ветер со свистом проносился над волнующейся высокой травой, тонул в ней и снова возвращался, обрушиваясь на людей и лошадей.
Солнце, казалось, навсегда исчезло за низкими тучами, но иногда по вечерам оно вдруг печально проглядывало на несколько мгновений, окрашивая вершины и дальние склоны, изрезанные ручьями, в безрадостный блекло-желтый цвет.
Временами кто-нибудь из погонщиков затягивал песню или принимался нудно браниться, но вскоре умолкал, и в горах становилось еще пустыннее и тоскливей.
* * *
Мрак обрушивался тяжкими пластами, стремительно и грозно. Желтые уступы гор неожиданно подернулись синевой. Ветер взревел, затем, слабея, волна за волною, утих среди бескрайних и молчаливых холмов, покрытых травой.
А караван упорно поднимался по кручам. Надвигалась ночь. Впереди оставался последний крутой подъем, а там и Финша, но эта часть пути была самой утомительной и трудной.
Лошади вдруг разом стали. Проводники забегали вокруг них, доставая из-за пазухи бамбуковые фляги с водкой, крепко настоянной на корне гау[7]. Каждой лошади, вздернув ей за узду морду, влили в глотку по целой фляге. Звонкое ржание огласило горные кручи. Лошади дрожали, вскидывали голову, перебирали передними ногами, но вскоре успокоились. В долгом пути они уже успели привыкнуть к этой черной настойке — ее давали им перед самыми трудными перегонами. Настойка взбадривала их, прибавляла сил.
Но вот караван снова тронулся, и кони один за другим стали подниматься на пустынную седловину перевала.
* * *
Старая Зианг Шуа стояла пад обрывом и глядела вниз.
На дороге, освещенной последними лучами зари, появился караван. Зианг Шуа несколько раз принималась считать лошадей и все сбивалась со счета. Отсюда, сверху, лошади казались неясными тенями, терявшимися во мгле ущелья.
Зианг Шуа вспомнила о детях, и ее охватила тревога.
В хижине у потухшего очага осталась одна только маленькая Ми — она дожидалась старшего брата Ниа, который ушел за дровами. Средний брат Кхай тоже убежал — отправился на поле, затерянное среди лесистых склонов, чтобы набрать кукурузы, хранившейся во времянке. Почему их так долго нет?
Тревога Зианг Шуа все росла. Так уж повелось, что в минуту опасности мать всегда стремится собрать детей возле себя, словно клуша — цыплят. Мальчишки куда-то запропастились, а тут эти лошади, неведомо чьи, поднимаются в горы, идут и идут без конца…
Появление в горах лошадей всегда означает опасность. Где лошади, там чужаки: солдаты, начальство, купцы, а в доме Зианг Шуа всегда боялись чужих.
И еще: всю жизнь лошади приносили беду Зианг Шуа.
Так случилось и в ту весну, когда ее мужу, пахавшему поле, пришлось бросить плуг в борозде. Разве есть кому дело до урожая на поле простого человека, когда речь идет о господском опиуме? И мужа погнали с караваном — везти в долину опиум, принадлежавший уездному начальнику.
Одна из лошадей с грузом опиума оступилась и сорвалась в пропасть.
Те, кто вернулся домой, рассказывали: когда лошадь покатилась с обрыва, мужу Зианг Шуа удалось было ухватиться за каменный выступ, но слуга начальника, разъяренный потерей груза, столкнул несчастного в бездну.
