Так уж повелось, что каждый год после уборки урожая десятого месяца вереницы коней, навьюченных товарами богатого купца Цина, приходили к городу Иен[1], главному в округе. Здесь Цин останавливался, чтобы сменить лошадей и вьючников, а заодно принять участие в новогодних торжищах. Пробыв на ярмарке в Иене положенный срок, Цин вьючил сменных лошадей и отправлялся дальше, в горы, в Финша. К его товарам давно уже привыкли на всех ярмарках, где собирались люди мео[2].
В тот день купец Цин встретился с лошадником Тонгом.
— Здравствуйте, хозяин Тонг. Сколько лошадей вы мне можете дать до Финша? Груз, должен вам сказать, нелегкий…
— Лошадей-то я могу выставить вам хоть сотню, почтенный…
— Прекрасно!
— Только вот насчет вожаков… головного и второго…
— Что такое?
— Да вот… хворь их у меня извела…
— Гм… Не повезло вам.
— Истинно так, почтенный! Главное, как ярмарка началась, я даже от ближних перегонов, самых прибыльных, отказывался — берег лошадей для ваших товаров…
Цин холодно перебил старого Тонга:
— Оно и понятно. Когда вы ходите со мной в Финша, вы разом получаете кругленькую сумму — намного больше, чем дают вам эти самые ближние прибыльные перегоны!
— Конечно, конечно, щедрость ваша известна всем, почтенный…
— Жаль. Ну что ж… Мешкать я не могу, сами понимаете, товар должен поспеть на ярмарку. Придется мне обратиться к хозяину Део…
Тонг побледнел. Цин возил свои товары в Финша на его лошадях не один десяток лет. Лошади у него были добрые, и купец всегда платил хорошо. К тому же поездки в горы к мео приносили Тонгу изрядный дополнительный доход — он тайно поставлял опий держателям курилен. И вообще лошадник и купец настолько свыклись друг с другом, что уже не торговались из-за цены перевоза.
Нет, не думал Тонг, что Цин вот так сразу от него отступится. Окаменев от горестного изумления, он стоял молча, не зная, что сказать. А богатый купец Цин только ухмыльнулся, показав два ряда золотых зубов, и похлопал его по плечу.
— Ничего, — произнес он. — Не огорчайтесь. Поможете мне в следующем году.
Может быть, Цин говорил ему еще что-нибудь в утешение — старый Тонг не слышал. Он словно и вправду окаменел. Он думал о своих вожаках — первом и втором, — которые всегда вели его караваны…
Они никогда ничем не болели и вдруг издохли оба сразу, за полдня, как раз позавчера, когда купец Цин вступил в город.
«Это дело рук негодяя Део!» — с отчаянием и злобой подумал он.
* * *
Вереница лошадей хозяина Део, навьюченных товарами богатого купца Цина, вступила в пределы Финша. Близился праздник Тет[3], и купеческие караваны один за другим поднимались в горы Западного края.
Купцы не любят распространяться, откуда они и в какую сторону держат путь: идут они из Юннани[4] или из Лаоса, направляются ли в Бирму или пришли из-за Черной реки[5]. Но по виду погонщиков и вьючников, нанятых хозяевами товаров, можно все же кое о чем догадаться. Вот вьетнамцы и лаотяне, вот люди тхай, сафанг и хани, а вот и люди из племени са, здесь есть даже мео в своих странных полосатых одеждах с пестрыми рукавами, а расспросив вот этих, можно узнать, что они из самого Коноя, что в далекой Бирме. Если товары сопровождают большей частью люди сафанг и хани, значит, караван идет из Юннани; если между погонщиками много вьетнамцев, то ясно, что товар везут из устья Ван или с Черной реки; а если вьючниками идут люди лы или кха[6], считай, что купцы пришли из Лаоса…
Купец Цин вступил в пределы Финша с караваном в сотню лошадей.
Впереди спокойно выступали под мерный перезвон колокольцев вожаки — головной и второй, — оба свободные от вьюков. В гривы их вплетены были красные кисти, на крупах переливались звезды из красной материи, поводья — тоже красные — опущены.
Следом шли вьючные лошади, прислушиваясь к колокольцам, звеневшим на шеях у вожаков. Каждая лошадь не сводила глаз с красной звездочки, привешенной к хвосту идущей впереди. Лошади вышагивали, задрав головы, но шли ровно. Они не лягались и не щипали траву у обочины, и каждая в точности повторяла движения вожаков.
