— Новое ландо.
Она погладила черную обивку экипажа рукой, затянутой в перчатку из светло-кремовой кожи козленка.
— Отцовское, — ответил он.
Венеция провела пальцем по вышитому на подушечке гербу.
— Граф Мисборн. Известно ли ему, что вы в его экипаже катаете актрис по Лондону?
— Только одну актрису, — произнес Линвуд, намеренно оставив ее вопрос без ответа.
— При этом вы проживаете в апартаментах на Сент-Джеймс-Плейс, хотя особняк вашего отца находится неподалеку.
— Вы наводили обо мне справки.
Осознание этого польстило бы самолюбию мужчины, и Линвуд не исключение.
— Не более чем вы обо мне. Когда той ночью вы провожали меня домой, даже не спросили, куда идти.
— Похоже, мы уличили друг друга во взаимном интересе.
Она отвела взгляд, будто не желая признавать справедливость его слов.
— Но при этом вы не ищете покровителя, — произнес он низким голосом.
— Как и вы — любовницу, — отозвалась она.
Взгляды их встретились. Линвуд испытал быстрый, резкий прилив возбуждения. Венеция улыбнулась легкой соблазнительной улыбкой, не затронувшей глаз, с повышенным интересом рассматривая окрестности.
Они въехали в парк со стороны Гайд-Парк-Корнер[5] и теперь следовали модным маршрутом по Роттен-Роу[6]. Поздней осенью в довольно холодную погоду в парке было малолюдно. Им встретились всего два экипажа. В первом несколько пожилых дам, смерив Линвуда с Венецией пристальными взглядами, потупились, как того требовали правила хорошего тона. Во втором экипаже катались герцог Арльсфорд с супругой. Мужчины посмотрели друг на друга с затаенной враждебностью, но Линвуда это нисколько не взволновало.
На голубовато-белом небе не было ни единого облачка, а солнце висело так низко, что приходилось прищуриваться. Багряные листья деревьев трепетали на холодном ветру и падали в траву. По мнению Линвуда, красота окружающей природы не шла ни в какое сравнение с красотой сидящей рядом с ним женщины.
— Ваше представление прошлым вечером было непревзойденным.
Венеция замерла. В глазах промелькнули замешательство и едва заметный страх.
— Мое представление?
— Я привел мать и сестру с мужем посмотреть на вашу игру.
Она закрыла глаза и улыбнулась. Линвуд заметил, что напряжение, сковавшее было ее лицо, сменилось облегчением. Ему стало интересно, с чем связана такая реакция. Быстро совладав с собой, она снова открыла глаза.
— Я видела вас в ложе вашего отца. Понравилась ли пьеса вашим матушке и сестре?
— Чрезвычайно.
— А отец вас не сопровождал?
— Нет. — Он не снисходил до этого.
Легкий ветерок поигрывал мехом ее шапки, заставляя его мягко трепетать. Остаток прогулки они изредка отпускали ничего не значащие замечания, но преимущественно молчали, и это их совершенно не тяготило. Прежде Линвуду не приходилось встречать женщины, которая не попыталась нарушить затянувшуюся тишину. Наконец ландо подкатило к северо-восточному выходу под названием Камберленд-Гейт. Венеция, любовавшаяся листвой деревьев и голубизной неба, глубоко вздохнула.
— Какой прекрасный день, — пробормотала она как бы про себя. — Я же зачастую вижу лишь вечера и ночи. — Тут она повернулась к Линвуду и одарила его ослепительной улыбкой. — Благодарю за приглашение.
— Всегда пожалуйста. Не хотите ли выпить горячего шоколада у Гантера? — предложил он, когда они выехали за пределы парка. Он готов был на что угодно, лишь бы подольше побыть в ее обществе.
— А вы и правда выведали обо всех моих слабостях, лорд Линвуд, — снова улыбнулась она.
Экипаж свернул на Парк-Лейн, где перед ними открылся вид, от которого солнечный день тут же померк перед глазами.
На углу перевернулась тележка продавца овощей и фруктов, повсюду рассыпались красные и зеленые яблоки. Стайка детей налетела на них и тут же расхватала, весело перекрикиваясь и переругиваясь. Из-за этого происшествия ландо Линвуда совершило вынужденную остановку у дома, где он меньше всего хотел бы находиться, — у пепелища, зияющего в ряду сложенных из портлендского камня городских домов.
Венеция всматривалась в обуглившиеся останки жилища, гадая, не является ли перевернувшаяся тележка делом рук Роберта, вознамерившегося остановить экипаж на этом самом месте.
