Свей не мог дождаться, пока закончится рассказ Мокши, завтрак тянулся вечность… опять беседа… и боль, непривычная, непроходящая… А перед глазами стояло лицо отца, залитое кровью… крик матери… Везде кровь… Родной дом, где еще утром все были живы… горит… Рука с мечом тяжелеет и не хочет, и не может рубить… Но вновь поднимается и опускается… поднимается и опускается на чьи-то головы… плечи… Все смешалось… Люди… Нелюди… вокруг оскалившиеся, ощерившиеся звери… Он вздрагивает и оглядывается. Встречает взгляд Мокши и закрывает глаза, и вновь — кровь и смерть…
Но иногда, взглянув на залитые ярким, зимним солнцем окна, на рассыпавшиеся по зале солнечные лучи, где-то в глубине души его вдруг что-то оживало, и образ неожиданный, необычный проступал через горечь и боль… Она… С темными длинными прядями волос, стекающими за спину, собранными небрежно тонким серебряным ободком, со взглядом, скользящим невнимательно по толпе и словно случайно замирающем на нем. А иногда он слышал ее мысли, если она хотела этого. Айин… ее имя он тоже узнал из ее мыслей…
Встречи с ней Свей всегда ждал, приезжая в Древляну… Эльфы редко появлялись в Заонежье. А вот в Древляну к деду они наведывались. С подарками редкой красоты, с вереницей игручих пони, на своих белоснежных скакунах они были настоящим праздником для лесовичей. Но теперь ведь не время для праздников, и начинало казаться, что и Айин осталась где-то далеко, в той жизни, где улыбался отец и смеялась мама…
— Свей, — проговорил Светослав, взглянув на внука, — ты не слушаешь…
— Слушаю, дед, — отрывисто бросил Свей, и тут же пожалел о резкости, дед прав, он должен был быть внимательнее.
И тут же его рука поймала на лету затрещину от домового. Дундарий свято чтил традиции дома и не мог позволить распоясаться "отроку безусому". Хотя Свей уже давно брил острым лезвием и усы, и бороду, но для почти трехсотлетнего Дундаря он навсегда останется мальчишкой, тот так и прошипел гневно:
— Мальчишка!
Свей словно очнулся от тяжелого сна. Мокша уже стоял перед выходом, поправляя меч на поясе.
Светослав, в меховом плаще, скрывающем кольчугу, подошел к Свею. Парень встал. Его статная фигура ростом ничуть не уступала деду. Дундарий, суетливо подпрыгивая и зависая в воздухе, набрасывал плащ Свея на рысьем меху ему на плечи, плащ соскальзывал, и домовой, совсем запыхавшись, в конце концов, нахлобучил лохматую лисью шапку Свею на глаза.
Князю он подал его шапку из замечательной, белой лисы, с хвостом, падающим на спину. Но князь шапку не принял. Он так и вышел впереди всех с непокрытой головой. За ним шел Свей, дальше Мокша, старая княгиня с застывшим от горя лицом… Князь подал ей руку, и так они и пошли по улице к крепостным воротам…
Сотни людей стекались сюда. Ворота были распахнуты. К берегу застывшей Онежи спешили лесовичи из окрестных деревень, глухих лесных зимовий. Казалось, сами леса затихли. Ни ветка не треснет, ни птица не закричит. Ослепительное солнце на белых снегах и звенящая тишина… и лишь приглушенные голоса иногда нарушают ее…
