Я попыталась представить себе, что же такое горестное и труднопереносимое могло случиться с Барри Клири. И мне ничего не приходило в голову.
Но Барри тем не менее был прав. Я позволила своему несчастью себя поработить. Я должна избавиться от его власти. Снова начать жить полноценной жизнью. Восстановить над собой контроль.
Я встала.
– Обещаю, что больше никогда не подам тебе повода к такому разговору.
– Вот и хорошо. – Он улыбнулся. – Главное, что мы с тобой во всем разобрались.
Я вернулась к своему столу и попыталась взять себя в руки. От напряжения у меня даже вспотела спина. Над моей работой нависла реальная угроза. Я знала, что Барри хорошо ко мне относится. Но никакое хорошее отношение не остановит его, если он решит, что я больше не смогу работать так, как прежде. Я склонилась над счетами и начала проверять их еще более тщательно, чем обычно.
Я купила себе красный шерстяной костюм и стала ходить в нем на работу. Красный цвет мне шел, и от этого у меня даже улучшился цвет лица. Кроме того, я стала накладывать более яркий грим и носить бижутерию. Я снова начала обедать вместе с Ньям и Анной. Входя в кабинет Барри, я старалась улыбаться. И вообще, в течение всего рабочего дня я культивировала вокруг себя атмосферу суперделовитости, чем удивила саму себя.
Я сидела за столом и редактировала набросок речи Барри, которую он собирался произнести на Совете директоров в Киларни. К нему впервые обратились с такой просьбой, и он не хотел ударить в грязь лицом. Речь его, по-моему, вышла неплохая, в ней соблюдались все пропорции: она была не слишком длинная, не слишком легкомысленная, вполне компетентная и т. д.
– Изабель! – Рядом со мной стоял Джон Фергюсон из отдела маркетинга.
– Привет!
Он нервно улыбнулся.
– Ты как?
– Нормально. А ты?
Мы с Джоном были мало знакомы. Он пришел в «ДельтаПринт» только в прошлом году и, как правило, вел себя замкнуто. Я даже считала, что не слишком ему нравлюсь, – по причине, скажем, своей вечной растрепанности и легкомысленности.
– Знаешь, я хотел тебя спросить, – начал он, запинаясь, – что ты делаешь в пятницу вечером?
– В пятницу вечером?
Я уставилась на него во все глаза.
– Да. – Он скорчил сконфуженную гримасу. – Я тут купил билеты на концерт Мэри Блэк. Ты не хочешь пойти со мной?
– О!
Я просто не знала, что сказать. Такого я ожидала от него в последнюю очередь. Неужели это время, подумала я саркастически, подбрасывает мне такие штучки, чтобы выполнить свою функцию лекаря?
– То есть, конечно, если ты занята… – поспешил он оговориться.
– Нет, я не занята, – твердо ответила я и минутку помолчала. – Это так мило с твоей стороны, Джон, что ты меня приглашаешь…
– Но?..
Я криво усмехнулась.
– Но я не могу с тобой пойти, Джон. По крайней мере, не сейчас.
– А по какой причине?
– Просто я еще не готова ходить с кем бы то ни было. Извини меня, пожалуйста.
– Ничего страшного, – ответил он ровным голосом. – Не беспокойся, все нормально.
– Может быть, в другой раз.
– Разумеется. – Он принужденно улыбнулся. – Ты мне тогда скажи.
– Обязательно, Джон, – ответила я.
Он ушел, а я начала в задумчивости тереть нос. Надо было сказать «да». Ничего страшного со мной не случилось бы, если бы я пошла с ним на концерт. А теперь у него будут неприятности с билетами. Да и чувства его оскорблены. А я не хотела оскорблять ничьих чувств. Я слишком крупный эксперт по части оскорбленных чувств.
Черт, сказала я себе, подчеркивая в тексте Барри повторяющееся слово. Черт, черт, черт!
Его речь имела грандиозный успех. «Бизнес и финансы» дали о ней отчет, что для нашей фирмы означало вспышку деловой активности. Мы заключили очень важный контракт, я работала допоздна три вечера подряд, и Барри больше не пришлось делать мне замечаний по поводу производительности труда и выполнения своих обязанностей. Время неотвратимо мчалось вперед, но никакого «излечения» оно почему-то не приносило.
Однажды в начале сентября я залезла в мамин гардероб и обнаружила там свое свадебное платье. Оно висело там – вызывающе белое, нетронутое, дразнящее. Дома как раз никого не было. Я достала платье и некоторое время его разглядывала. Оно было очень красивым. Четыреста двадцать жемчужинок весело поблескивали при ярком дневном солнце.
