— Каффа падет, — смягчив голос, подтвердил добрый доминиканец. — И иные еще города и земли. Но господь отведет черную руку агарян от Леричей. Большего, о дети мои, я не вправе вам открыть.
Готовясь ко сну в своей комнате, мессер Пьетро приводил в порядок вызванную вечерней беседой бурю мыслей и чувств. Что сделал такого несчастный венецианец на родине, чем вызвал ненависть церковников? Пьетро было жаль прекрасного Мастера, но еще более — собственной потери. Что за двор будет у графа Сенарега, тем более герцога, без своего архитектора и художника? Палач, конечно, при новом государе — самое нужное лицо, но мастер и зодчий тоже необходим. Ничего, в новых Леричах утрату, наверно, удастся возместить, не гением — так числом. Доминиканцы, правда, будут вмешиваться во все дела нового государя, но — только до поры, когда герцогство утвердится и окрепнет под верховной властью Пьетро Благочестивого, его первого герцога. За одну только эту жертву — Антонио — Мастера — старший Сенарега заслужит такое прозвище.
Сам же отец Руффино думал о том, чего не мог поведать обоим Сенарега. Аббат вспоминал недавнюю остановку в Стамбуле, беседы с умнейшим из ренегатов Востока — сербом Махмудом, великим визирем султана Мухаммеда. Была у них тогда речь и о Леричах. Но не малый сей замок, какие надежды ни возлагал на него доминиканец, не этот камень меж морем и Днепром. стал предметом совместных дум. Речь шла о большем — отношениях внутри великой мусульманской державы, воинской, и христианской духовной. Обеим, в сущности, не из — за чего было враждовать, ибо церкви, говоря откровенно, все равно, каков кесарь, взимающий с верующего кесарево, отдавал бы тот исправно богово служителям своего господа.
Союз был обещан; новый оплот Ордена братьев — проповедников на Великом море османы обещали не трогать и даже оберегать. Но была у Высокой порты и встречная просьба — о голове Орхана, сбежавшего, по — видимому, в одну из христианских держав. Только вездесущему и всевластному ордену святого Доминика под силу эту голову разыскать и добыть.
Отец Руффино еще раз пощупал на своей груди заветный мешочек. Святой муж знал, что не простой клочок пергамена носит под сутаной, что то — доподлинный царский знак осман на настоящей, отлично выделанной коже, взятой с плеча убитого турецкого царевича. Отметив восшествие свое на престол резней среди братьев, султан Мухаммед заполучил для своих ищеек довольно таких образцов. Но дрожи, мысля о том, старый солдат ордена не испытывал никакой. Ведь это, в конце концов, была кожа не христианина, а неверного.
«Доволен ли ты собой, фра Руффо? — спрашивал, отходя ко сну, достойный клирик, именуя себя так, как звали его в молодости друзья — монахи. — Довольствует ли тебя, ничтожный фратер, содеянное ради вящей славы господа? — И ответствовал со всей прямотой и честностью: — Нет! Конечно же, нет!»
5
Люди делали в Леричах свое, весна — свое. Все чаще и потому нечаянней становились встречи Тудора Боура и Марии ди Сенарега. Все выразительнее поглядывал на Василя юный Мазо, за чем следовал неизменный вопрос «когда едем?» Все настойчивее были речи, с которыми обращался сам Василь к стряпухе Аньоле. И скрывались, с наступлением ночи, от общего очага служанки с воинами и слугами в пушечные казематы боевых башен, в пустые каморы для пленников из господ. Весна творила, что хотела, с людьми, подспудно готовя дела, о коих те и не мыслили сроду, а и помыслив, взмолились бы ко святым и самому богу, дабы минула их чаша сия. Вот задела, будто невзначай, смуглым локтем одна из горничных статного агарянина Нуретдина — агу, и повел на нее, как арабский скакун, огненным взором молодой осман. Вот взглянула с простительным любопытством бабьим Аньола на проходящего отца Руффино, за что была одарена добрейшею улыбкой святого мужа. Отец же Руффино, достаточно удалясь, сотворил крестное знамение и краткую молитву от лукавого. «Ведьма, ведьма! — подумал добрый патер. — Покорчилась бы ты у меня на. пытке!»
Весна меняла помыслы людские мгновенно, каждый час. Умудренный жизнью и радениями о делах своего товариства пан писарь Василь Бердыш понимал, что с фряжским гнездом на Русском море можно уже кончать. Дела и речи фрягов, их гостей и. слуг нарисовали для того Бердышу достаточно ясную картину.
