Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970 - страница 51
Пётр Александрович почти совсем ослеп, на машинке ему печатала племянница, с которой он меня познакомил, удивительно неприветливая женщина лет 30–35, живущая где-то под Москвой и изучающая крыс. На машинке она составляла картотеку небольших новелл, которые Мантейфель писал (или диктовал?) для своей будущей книги. Он предполагал, что их будет около 200, показывал мне их тематический список, некоторые уже были написаны, я отобрал несколько, и они были опубликованы в «Комсомолке».
Уже тогда Пётр Александрович выглядел плохо: дряхлый, бледный, слепой. Он числился профессором Ветеринарной академии, но работать, конечно, уже не мог. Мне говорили, что у него есть сын, известный учёный, доктор наук, но в это трудно поверить, разглядывая ту убогость, в которой он жил.
(Стишок из детской книжки-раскладушки)
Все мы — дети Солнца. Сегодня первый по-настоящему весенний день. Неистово чирикают воробьи, и даже лужи какие-то весёлые. И ото всей этой карусели немного кружится голова.
13.4.60
«Сколько миллионов лет назад появился на Земле человек, и в каком месяце?»
(Из письма читателя)
На встрече в Домжуре 23 марта академик П. Л. Капица сказал любопытную фразу:
— Истина не рождается из истины. Истина рождается из ошибок…
Академика Ивана Павловича Бардина, вице-президента АН СССР, я видел много раз, чаще всего на различных собраниях, пресс-конференциях. Говорил с ним дважды: в МГУ на 5-й ассамблее МГГ и в его кабинете в президиуме АН, где я был вместе с Михвасом в конце декабря 1959 года, буквально за несколько дней до смерти академика.
Иван Павлович Бардин.
Бардин был высокий, сутулый, грузный, но не толстый старик с седеющей крупной головой. В глаза бросались его холёные красивые руки, что удивительно с учётом его далеко не аристократического происхождения. Лицо по-стариковски тоже очень красивое, с породистым носом, в котором особенно резко были очерчены тонкие ноздри, с мохнатыми седыми бровями, под которыми почти не видны были глубоко сидящие глаза, поэтому улыбался он только ртом. При медлительности речи, долгих, каких-то больных паузах (впечатление было такое, что ему трудно говорить), мысль его работала отлично. Он много вспоминал из давно прошедшего, называл имена и названия книг. Охотно рассказывал о своих поездках за рубеж и по Союзу. Летом 1960-го он собирался в Индию.
Бардин в молодые годы был учеником знаменитого русского металлурга Курако и прославился потом на строительстве одного из флагманов индустриализации — Кузнецкого металлургического комбината. Очевидно, он был призван уравновешивать интеллигента-президента своим практически пролетарским происхождением.
Мы пришли по поводу статьи для предновогоднего номера газеты. Бардин читал статью (её, понятно, написал М. В. Хвастунов), иногда делал замечания, тоже весьма трезвые и логичные.
Пока он читал, я оглядел кабинет. В кабинете стояли большие часы похоронного боя, два стола (письменный и для заседаний), несгораемый «медведь». Два больших окна выходили на клумбу перед зданием Президиума. На письменном столе, кроме чернильного прибора и телефона, лежали образцы чёрного металла, маленькие слитки, срезы рельсов, запёкшиеся металлические капли… Тут же — мраморный, безвкусный барельеф Сталина.
Одет Бардин был в добротный дорогой тёмно-синий костюм, новую голубоватую рубашку со скромным галстуком. На ногах — штиблеты без шнурков, какие носят генералы.
Статью он подписал (знаменитый бардинский «крючок» вместо автографа) без большой правки. Потом разговор зашёл о молодых металлургах. Я попросил его написать статью — обращение к молодым металлургам, и он обещал к лету написать. Михаил Васильевич просил его быть рецензентом новой михвасовской книги «Металлы и человек». Бардин согласился. Когда мы уходили, он проводил нас до дверей кабинета и немощно пожал нам руки.
Рассказывали, что неделю спустя Бардин умер в своём рабочем кабинете от сердечного приступа. В Академии был большой переполох.
В январе 1960 года в Чепеле мне рассказывали, как Бардин приезжал в Венгрию. Вспоминали его и в Керчи весной 1959 года.
