В комнату ворвался свежий, живительный, настоянный на цветах акации воздух. В палате запахло весной.
- Встань, поднимись! - позвал сидевшего на лестнице Бачану чей-то очень знакомый голос, и он последовал этому зову. Лестница вывела его на небольшую поляну, окруженную цветущими акациями, усыпанную кровавыми маками. Среди маков стоял белоснежный, с роскошной гривой жеребенок. Он нетерпеливо бил передней ногой об землю, словно подзывая Бачану к себе.
- Иди сядь на меня! - услышал Бачана. Он сел на жеребенка, обнял его руками за шею и головой приник к шее. Жеребенок понесся. Гулко зацокали неподкованные копыта. Он примчал Бачану к белому храму и заржал так, словно забили тысячи больших и малых колоколов. Распахнулись врата храма, и появилась богоматерь с младенцем на руках. "Господь мой", - подумал Бачана, опускаясь на колени...
...Очнувшись, Бачана увидел фельдшерицу в белом халате, считавшую ему пульс. Он чувствовал, как текла по жилам кровь и как где-то около сердца движение ее замедлялось, натыкаясь на невидимую преграду. Но кровь упорно пробивала себе дорогу, напирала на окружавшие ее стенки. Течение крови становилось все сильнее, быстрее. Теперь она не текла, а билась, струилась, кипела так, что у Бачаны даже разболелись виски. Но это была иная, особая боль. И Бачана понял, что покинувшая его жизнь возвратилась, вошла в комнату, уселась к нему на койку и коснулась его груди. Все это Бачана сперва почувствовал, затем услышал, а потом уже увидел.
- Здравствуй! - улыбнулся он возвратившейся жизни.
- Здравствуйте! - вырвалось у фельдшерицы и обоих соседей. И было в этом "здравствуйте" все - неожиданность, радость, удивление.
- Здравствуйте! - повторил Бачана, улыбнувшись людям.
- Вернулся! - сказал Булика.
- Вернулся! - подтвердил Бачана.
- Где же вы изволили быть? - поинтересовался Булика.
- Наверное, в Вифлееме! - улыбнулся Бачана.
- Он, кажись, и теперь там! - погрустнел Булика.
- Да нет, я действительно вернулся! - успокоил его Бачана. - Сколько дней я тут? - обратился он к фельдшерице.
- Один день и одну ночь, - ответила она, поправляя подушку.
- Спасибо...
- Как вы себя чувствуете?
Бачана задумался. Сердце его билось с перебоями, но не так слабо - он слышал свое сердцебиение. Он пошевелил руками и ногами, но тела своего не ощутил. Им овладело легкое, приятное чувство свободного полета. "Вот это и есть, наверное, невесомость", - подумал Бачана.
- Как вы себя чувствуете?
- Как космонавт! - ответил Бачана с уверенностью опытного межпланетника.
- Сердце беспокоит?
- Болит немного, но это не такая боль, как тогда...
- Знаю, - прервала его фельдшерица, - я сейчас сделаю вам укол гепарина и пантопона. Спите, отдыхайте, не разговаривайте и не двигайтесь... Вечером придет профессор.
- Совсем не двигаться?
- Совсем!
- А если чуть пошевелиться?
Фельдшерица призадумалась, потом тихо, но с убийственной твердостью и уверенностью заявила:
- Умрете!
Бачана с трудом проглотил слюну. Потом он покорно принял два укола (фельдшерица тотчас же приложила к местам уколов теплую грелку) и затих.
- Если что, позовите меня, - обратилась фельдшерица к нему. - А вы, повернулась она к остальным, - примите седуксен - и спать. Кое-что замечают и в других палатах, но не устраивают из-за этого скандала на весь свет!
Она вышла.
- Все профессору расскажу! - крикнул ей вдогонку Булика, но фельдшерица не слышала.
- Это тут у нас, до вашего возвращения в наш мир, вышел небольшой спор по поводу крысы, - разъяснил Бачане больной No 2.
- Какой крысы?
- Она скоро пожалует, тогда и познакомитесь с ней... А теперь позвольте представиться: настоятель Ортачальской церкви святой троицы Иорам Канделаки. А это сапожник из Ваке, Автандил, он же Булика, Гогилашвили...
- Почему же Булика?
- В детстве я вместо "булка" говорил "булика". Вот и прозвали меня Буликой. Вы тоже можете называть меня так, - ответил Булика.
- Очень приятно... А я - Бачана Рамишвили, писатель.
- Это нам известно. А отчего с вами случился инфаркт?
- Ей-богу, не могу сказать! - вздохнул Бачана.
- Может, вы того... Это самое? - Булика выразительно щелкнул себя по горлу. - Говорят, писатели очень любят...
