- А ты чего ждешь! Не буду же я есть один?
Мужчина взял в руку бутылку, взболтнул.
- Видать, бешеная! - проговорил он.
- Точно, бешеная! - ответил мальчик.
Мужчина провел ладонью по горлышку бутылки, опрокинул ее в рот и закашлялся.
- Черт! Огонь, а не водка! - воскликнул он и уткнулся лицом в свой левый локоть.
"Господи, дай мне сейчас силы, а потом хоть убей меня!" - подумал мальчик и протянул руку к хурджину. Потом он быстро встал.
Отдышавшись, мужчина взглянул на мальчика и застыл. Мальчик держал в руке маузер и целился в него.
- Встань, Манучар Киквадзе! - сказал мальчик, не сводя глаз с лица мужчины.
Киквадзе захотел встать, но не смог.
- Встань, подонок! - повторил мальчик.
- Кто ты, парень, и что тебе от меня нужно? - пришел в себя Манучар.
- Глахуна Керкадзе!
Манучар оторопел.
- Глахуна Керкадзе я, и ты умрешь от моей руки!
Тяжелый маузер прыгнул в руке мальчика, и он взялся за оружие обеими руками.
Манучар упал на колени и затряс вспотевшей вдруг головой, словно вышедший из реки купальщик.
- Не дури, парень! В твои годы нельзя убивать человека... - Голос у Манучара дрогнул. - Не стреляй!.. Как же ты будешь жить на свете, ходить по земле с клеймом убийцы?
- А ты? Как ты живешь и дышишь на белом свете?!
- Разве я живу и дышу?!
- Ты умрешь, Манучар!
- Скажи хоть, как звать тебя и почему ты хочешь стать моим убийцей? взмолился Манучар и до крови закусил губу.
- Я сказал: Глахуна Керкадзе!
Манучар еще шевелил губами, но мальчик не слышал его. В ушах у него стоял шум, сердце готово было выпрыгнуть из груди, в висках словно отдавались удары огромных железных кувалд. Мальчик подумал, что вместе со слухом он теряет и зрение, потому что лицо поползшего к нему Манучара то двоилось, то троилось, а потом и вовсе растаяло. Тогда мальчик спустил курок.
Он не слышал звука выстрела, не считал количества выпущенных пуль. Он чувствовал лишь, как дрожит маузер в его впившихся в посеребренную рукоятку оружия пальцах, как дергаются запястья. Потом, когда маузер перестал дергаться, мальчик вдруг ослаб, руки его разжались, и маузер с глухим стуком упал возле изуродованной головы Манучара Киквадзе.
Мальчик отвернулся от трупа, опустился на землю, зарылся головой в колени и завыл, как заблудившийся в лесу волчонок.
В полночь Ломкаца Рамишвили проснулся от яростного стука в дверь. Он встал с постели, зажег коптилку, подошел к двери и громко спросил:
- Кто там?!
- Это я, Бачана! - ответил стоявший за дверью человек.
- Ты не Бачана! - Ломкаца не узнал голоса внука. Сердце его тревожно забилось.
- Я это, дедушка, я, открой дверь!
Ломкаца отодвинул засов, распахнул дверь. Перед ним с поникшей головой стоял ободранный, с окровавленными ногами Бачана.
- Входи!
Бачана не шевельнулся. Тогда Ломкаца взял его за плечо и ввел в комнату. Коптилку он поставил на стол, сам опустился на стул.
- Что случилось? - спросил старик дрогнувшим голосом.
- Человека убил! - ответил Бачана, и подбородок у него задрожал. У Ломкацы перекосилось лицо, он схватился за сердце. Наступило долгое молчание. Наконец Ломкаца пришел в себя и, с трудом выговаривая слова, спросил:
- Зачем я пять лет читал тебе Евангелие?
Бачана не ответил. Он стоял понурившись и вытирал о штанины потные ладони.
- Кого ты убил? - нарушил молчание Ломкаца и весь напрягся в ожидании ответа.
- Я убил убийцу Глахуны Керкадзе, дед!
У Ломкацы от удивления расширились зрачки. Он хотел встать, по колени подвели старика.
- Ты убил... Манучара Киквадзе? - переспросил он шепотом.
- Манучара!
Ломкаца, кряхтя, насилу поднялся, подошел к двери, плотно прикрыл ее, потом вернулся к внуку и прижал его голову к груди.
- Знает кто об этом? - прошептал он.
Внук покачал головой.
- Два божества было у меня, - тихо произнес он, - ты и Глахуна. Один погиб от руки Манучара... - Бачана дотронулся горячей рукой до мозолистой руки деда. Рука была холодной как лед. - Подумай, мой мальчик, как следует... Не бери на себя пролитую другим кровь... Тяжелое это дело... сказал в задумчивости Ломкаца и вдруг почувствовал, как в его старые жилы из раскаленной руки внука стала вливаться кипучая кровь, как она горячей волной проникла сперва в грудь, потом в виски. Ломкаца долго, долго всматривался в глаза внука, и понял старик, что нет больше больного пятнадцатилетнего Бачаны. Ломкаца не вынес жгучего взгляда внука и отвел глаза. Он угадал немой вопрос, затаившийся в огненных очах этого преобразившегося человека, и понял, что от того, как он сейчас ответит на этот вопрос, будет зависеть вся будущая жизнь его внука. - Правильно, сынок! Я поступил бы так же! - сказал он и крепко обнял внука. Бачана вдруг расслабился, обмяк, выскользнул из объятий деда и сел на пол. - Боже всесильный, зачем твоя месть явилась в образе этого ребенка! - простонал Ломкаца, опускаясь рядом с внуком.
